Страж Ордена - Никита Васильевич Семин
Он слушал молча, не перебивая, его широкое, бывалое лицо каменело с каждой моей фразой. В его глазах не было страха. В них был холодный, трезвый расчет. Он взвешивал риски.
— И чтобы избежать этого, — закончил я, — мне нужна медь. Много меди. Столько, сколько могут дать заводы вашего уезда.
Он долго молчал, барабаня по столу своими широкими, узловатыми пальцами. Я видел, как в его голове крутятся шестерни, просчитывая затраты, логистику, возможную прибыль и колоссальные убытки в случае провала.
— Слушай, Михаил Иванович, — наконец произнес он. — Я тебе конечно верю, но… очень уж странные истории ты рассказываешь. Я должен увидеть это сам. Убедится, что-то, о чем ты говоришь… это не просто слухи.
Бинго! То, чего я и хотел добиться. Понятно, что без проверки он мне ничего не даст, но я уверен, когда он побывает в лесу, то все его сомнения развеются.
И в этот самый момент в дверь кабинета вежливо, но настойчиво постучали.
— Степан Андреевич, прошу простить, — проговорил дворецкий с порога. — К вам прибыли. Комиссия из Перми. От епархии, с наблюдателем от господина губернатора.
Прежде чем Вяземский успел ответить, в кабинет, не дожидаясь приглашения, вошли они. Двое — в длинных черных рясах, с постными, высушенными верой лицами. И третий — молодой офицер, в идеально сидящем мундире.
Оп-па. Да это Верхотуров!
Илья Васильевич остановился на пороге. Его взгляд скользнул по мне, и в уголке губ мелькнула едва заметная ехидная усмешка.
— Господа, нам видно не придется ехать за сто верст. Господин Молниев — вот он!
И поручик, явно наслаждаясь моментом, встал чуть в стороне, уступая сцену главным актерам — в просторных рясах.
Старший из священников, высокий, тощий, с глубоко запавшими глазами, вперил в меня буравящий взгляд.
— Михаил, по прозвищу Молниев? — произнес он ледяным, бесцветным голосом, будто забивал гвозди в крышку гроба. — По распоряжению Владыки, вы призваны дать ответы на некоторые весьма серьезные вопросы. Прошу следовать за нами.
Та-ак. Вот и высшие церковные чины пришли по мою душу. Ну что ж, как тут говорят, семь бед — один ответ.… В конечном итоге — так и так оно к этому шло!
Глава 20
Встреча в кабинете Вяземского, начинавшаяся как мой добровольный визит, с появлением этой пермской «комиссии» быстро приобрела черты судилища.
Кроме двух уже виденных мною священников, был и третий, поменьше рангом. И теперь три разнокалиберных попа — один тощий, высокий старикан с седой бородой, другой — чернобородый здоровяк с грубым ноздреватым носом и красными как свекла щеками, и третий — довольно молодой священник в фиолетовой расе — уселись на расставленные вдоль стены стулья и разложили какие-то бумаги. Молодой спросил у Вяземского чернил и приготовился записывать — он выполнял роль секретаря.
— Вы утверждаете, — начал глава комиссии, старик с лицом высохшего пергамента и глазами, которые, казалось, лично видели, как горел Содом, — что мы все должны немедленно отправиться в эту вашу… обитель, дабы все увидеть своими глазами?
Он сделал паузу, и его тонкие губы скривились в усмешке.
— Простите мою ученую дотошность, но я читал в старых книгах, — он сделал ударение на слове «книгах», обращаясь к Верхотурову как к человеку, который, в отличие от меня, хотя бы умеет читать, — колдуны всех мастей всегда стремятся заманить праведников на свою проклятую землю. В свои «места силы». Вы не пытаетесь проделать с нами этакое безобразие, а, Михаил?
Ну нормально! Нифига себе дилемма! Скажу «да» — я чернокнижник. Скажу «нет» — я лжец. Прелестно.
Нет, господа церковники. Таким дешевым трюком меня не возьмешь.
— Прежде всего, — усмехнувшись, произнес я, — хотелось бы узнать ваши имена! А то как-то неловко обращаться к вам «господин в рясе»!
— Отец Исидор, блюститель канцелярии епископа Пермского Пантелеймона! — пожевав губами, произнес тот. — Так вы изволите ответить по существу?
— Очень приятно. Моё имя вам известно. А по существу — вы абсолютно правы, святой отец. В старых книгах много мудрости. И будь я настоящим бесом или колдуном, то не смог бы сделать так…
Я вытянул вперед руку ладонью вверх. В ее центре, с тихим треском, родилась искра. За секунду она вытянулась в тонкую, ленивую плеть чистого электрического пламени. Энергокнут извивался у меня в руке, потрескивая и озаряя лица присутствующих мертвенно-синим, призрачным светом. Отец Исидор, побледнев, отступил; купец Ерофеев, тоже каким-то образом оказавшийся здесь и просочившийся в выделенную под разговор комнату, начал мелко и часто креститься, будто отгонял со лба муху. Священник-секретарь, посмотрев на меня, на бич из голубого огня в моей руке, вдруг начал быстро что-то записывать, видимо описывая происходящее.
— Как видите, — произнес я спокойно, — мой дар вполне мобилен и не привязан к геолокации. Готов к выезду в любую точку вашей губернии. Скажу более: при необходимости я могу сжечь вас всех на месте, и никакой сложности мне это не составит. А в лес я вас зову не для того, чтобы пугать фокусами, это и здесь можно сделать, а потому, что там назревает проблема, которая очень скоро может сделать ваши споры о тонкостях экзорцизма совершенно неактуальными. По причине отсутствия выживших экзорцистов.
С легким щелчком энергокнут исчез.
Все, не исключая и Вяземского, стояли как громом пораженные. Секретарь усердно скрипел пером. Первым очнулся Верхотуров — ему все эти демонстрации были не в новинку.
— Господа, — его голос прозвучал как удар хлыста, — вынужден вмешаться. Как наблюдатель от губернатора и, — он сделал эффектную паузу, — как новый счастливый собственник этого самого «проблемного» лесного участка, я официально заявляю о наличии там некоей непонятной активности. Проще говоря, это мой лес, там творится чертовщина, и я требую немедленной инспекции. Здесь мы при всем желании ни в чем не сможем разобраться.
Новость о том, что у проклятого леса теперь есть хозяин с эполетами, произвела эффект. Глава комиссии выглядел так, будто проглотил осу. Последний гвоздь вбил Вяземский:
— Я также настаиваю
