Варяг III - Иван Ладыгин
— Ты — великий скальд, мой муж. И мудрый конунг. Я так горжусь тобой. — Она наклонилась и поцеловала меня, и на этот раз ее поцелуй был бесконечно нежным и благодарным.
Мы снова взяли наш общий кубок и выпили. На сей раз я сам поднес его к ее губам, а она, не отрывая от меня взгляда, — к моим.
— Скажи, о мой мудрый правитель и несравненный скальд, — игриво начала она, пытаясь разрядить напряжение, — как ты умудрился в своих вечных неприятностях найти время, чтобы научиться так слагать песни? Неужто этому учили в твоих странствиях?
— О, моя прекрасная и любопытная жена, — парировал я, чувствуя, как улыбка возвращается на мое лицо, — скальдическое искусство, как и любое другое, требует вдохновения. А что может вдохновить сильнее, чем вид собственной невесты, которая смотрит на тебя в день помолвки, как голодная волчица — на кролика?
Она фыркнула и легонько шлепнула меня по руке.
— Врешь, жестокий человек! Это ты смотришь на меня, как голодный волк на новорожденного и беззащитного ягненка! И при этом боишься сделать первый шаг…
— Ну, если быть до конца точным, — не унимался я, радуясь ее улыбке, — я просто вежливый и очень воспитанный голодный волк, который сначала решил продекламировать несколько стихов, дабы произвести впечатление. И ничего я не боюсь…
Мы смеялись, забыв на миг обо всем — о войске Торгнира, о долге, о сожженном Гранборге. Но в разгар нашего веселого перешептывания я снова заметил Эйвинда. К нему подошел гонец — один из наших лазутчиков. Он что-то зашептал ему на ухо, тыкая пальцем в сторону востока. Эйвинд спокойно выслушал, затем молча взял со стола ближайший рог, сделал долгий глоток медовухи и поднял на меня взгляд через всю шумную, веселящуюся залу.
Вместо тревоги лицо Эйвинда озарилось его фирменной ухмылкой. Он медленно поднял свой рог в мою честь.
Я поднял в ответ наш с Астрид общий кубок. Никаких слов, кивков и жестов. Просто взгляд. Мы понимали друг друга без слов.
Враг был у ворот. Вскоре нас ждали кровь, боль и смерть на полях сражений. Но сегодня мы были живы. Мы были вместе. И мы — праздновали.
Но пир постепенно шел к своему завершению. Гости начинали расходиться. И настало время главного свадебного обряда. Нас с Астрид подняли с мест и повели в нашу опочивальню — в ту самую горницу, что была когда-то покоями Бьёрна и Ингвильд.
Но самый важный аккорд этого дня совершил Эйвинд. Он молча вышел вперед, преградив нам путь у самой двери в наши покои. На его лице смешались скорбь по старикам из Гранборга и светлая чистая радость за нас. Не говоря ни слова, он снял с пояса свой меч, на рукояти которого были зарубки не одной вражеской жизни. С торжественным жестом он положил обнаженный клинок прямо на порог нашей комнаты.
Это было обещание воина, брата и друга защищать нас до своего последнего вздоха. И одновременно — древнее, идущее из глубины веков пожелание молодоженам, чтобы их первенец родился сильным, храбрым и умелым воином, чтобы дух оружия благословил нашу брачную ночь.
Этим жестом Эйвинд становился больше чем другом. Он становился названым братом, клятвенным защитником нашего рода, «меченым отцом» для нашего будущего ребенка, его крестным в суровом смысле этого слова у викингов. Я посмотрел ему в глаза и кивнул, выражая всю свою благодарность…
Мы вошли внутрь, дубовая дверь закрылась за нами, и оглушительный шум пира превратился в отдаленный, убаюкивающий гул.
Я обнял Астрид за талию, притянул ее к себе и почувствовал, как ее сердце бьется в унисон с моим — часто-часто, переполненное эмоциями этого долгого дня. Мы стояли, прижавшись друг к другу, слушая, как затихает Буянборг, как наш шумный и прекрасный народ укладывается спать, доверяя нам свою безопасность и свое будущее. Она откинула голову назад, и в свете дрожащего огня ее лицо было до невозможности прекрасно. Синие глаза смотрели на меня с такой безграничной любовью, доверием и скрытой страстью, что у меня снова перехватило дыхание.
— Рюрик… — мое имя на ее устах звучало самой сладкой песнью…
Ее пальцы вцепились в мои волосы, ее губы сами нашли мои в стремительном жадном поцелуе. Вся торжественность церемонии, вся официальность осталась за дверью. Здесь, в полумраке, озаренном лишь огнем очага, была только страсть.
Мы пали на широкую постель из мягких оленьих шкур в сплетении горячих объятий, срывая друг с друга одежду, теряя границы между «я» и «ты». Ее тело было стройным и сильным, кожа — прохладной и шелковистой под моими ладонями.
Мы были двумя половинками, нашедшими друг друга на краю света, в вихре крови и стали. И сейчас сталь была отброшена в сторону.
Всё бытие растворилось в жарком мраке комнаты… В этом мире наступило время и для этого. Для настоящей любви…
Глава 10
Торгнира всё раздражало… Стертый зад о седло, холодный порывистый ветер, влажность, оседающая на мехах — всё это не прибавляло веселья.
В сагах почему-то никогда об этом не говорили… Скальды намеренно опускали нелицеприятные подробности тех или иных войн. Во всяком случае, он никогда не слышал о том, как герои справляли нужду и морозили собственный зад в каком-нибудь овраге, как они жрали одну и ту же вяленую рыбу каждый день, как они мерзли и засыпали на влажной земле… Как они матерились из-за какой-нибудь бытовой мелочи… Об этом не было ни строчки!
Но больше всего его злила эта проклятая медлительная суета…
Каждый день промедления обходился ему дороже сундука с золотом. Он чувствовал себя охотником, угодившим в собственный капкан.
Его армия, этот разжиревший могучий зверь, созданный его волей и щедрыми обещаниями, теперь тащился по горным тропам и сырым лесам Буяна с непозволительной медлительностью.
Воздух прессовал легкие пудовыми кулачищами, наполнял их запахами грибов и хвои. Капли росы сверкали на паутинках — те, в свою очередь, растягивались между настырных веток, окутывали плащ, цеплялись за ресницы… Лес стоял стеной. И он был безразличен к их маршу…
Колеса повозок с провиантом вязли в грязи, кони спотыкались на корнях, а тысячи людей растянулись длинным обжорливым питоном.
Он держался в авангарде, как и подобает настоящему лидеру. Гнедой жеребец под ним дышал удалью и силой. Но сегодня этот чертяка суетился,
