Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало - Евгений Бочковский
– Алмаз был украден из номера Холмсом? – невозмутимо угадал сержант.
– Точно! Кьюсек не решился рисковать лично и провернул похищение руками Холмса. Но у того еще сохранились остатки понятий о законности, пусть условные. И его уговорить на такое можно было, только заверив, что всё это делается в благих целях, пусть и грязными методами, и что каждый в итоге получит свое: графиня Моркар – назад свою безделицу, а Хорнер – новый, на сей раз долгий срок на каторге.
– Значит, наш паяльщик – Холмс? И мы можем попытаться устроить опознание?
– Сомневаюсь, что это что-либо даст. Единственное, чему научился этот лукавый бездарь, – это мастерски укутывать физиономию в разнообразную фальшивую растительность. Вряд ли швейцар его узнает.
– Но тогда, сэр, коли Холмс ушел с алмазом, логично предположить, что и в загон пробрался он сам. Случайно ли камень оказался не в той глотке? Перепутал ли он гусей или поступил так намеренно? Может, он догадывался, что Кьюсек попытается выкрасть полосатого, и перехитрил его?
– Проблема в том, сержант, что гусь, которого Мэгги Окшотт вынесла Хорнеру взамен утраченного, такой же неприметный, как все остальные. Кроме того, он был выбран ею случайно, когда она не смогла найти полосатого. Вероятность, что Хорнеру достанется именно он, была крайне низка, следовательно, Холмс не мог так поступить. Даже если бы он заподозрил Кьюсека в нечистой игре, он никак не мог повлиять на выбор Окшотт. Но я думаю, он не догадывался, что Кьюсек решил его провести, и продолжал караулить Хорнера у лавки, как они и условились. Всё его поведение, как описывали свидетели, указывало на уверенность, которая держалась на неведении. Он даже не понял, что у Хорнера другой гусь, а значит, в загон с алмазом проникал не он. Это самое непонятное во всей нашей истории. Как камень оказался именно в этом самце и как с такими ничтожными шансами Холмс умудрился добиться успеха? Неужели ему настолько повезло? В голове не укладывается!
– А Окшотт? – спросил сержант. – Она не могла быть в сговоре с Холмсом? Если он ее использовал вслепую и передал ей камень, не объяснив…
– Нет, сержант, она не настолько глупа. Шум еще не улегся, и ей было известно, что за ее приятелем продолжают следить.
– Тогда, сэр, с какой стороны ни посмотри, выходит несуразица. Без случайностей здесь явно не обошлось.
После некоторого молчания сержант спросил:
– Вы полагаете, сэр, наблюдение за Кьюсеком даст результат?
– Надеюсь, да. Помимо собственно признания, он задолжал нам две вещи. Первая – это партнер, с которым его видели. Не исключено, что он и выкрал полосатого самца. У Кьюсека не хватило бы духу. Вторая – его сговор с Холмсом. Оба долга наш мошенник быстрее отдаст, будучи на свободе. Наведет на приятеля и наверняка заскочит на Бейкер-стрит. Тут мы кое-чем располагаем. Холмсу не отвертеться хотя бы уже потому, что он взялся наводить справки о Хорнере еще до похищения. Причем у нас, в Ярде! И о Кьюсеке, кстати, тоже. Видимо, проверял его. Если они провернули свою аферу за спиной графини, мы прихватим Холмса как соучастника, и с его карьерой будет покончено. Давно пора дать по рукам этому выскочке.
Глава тридцать восьмая, в которой клиент всё еще обеспокоен
Из дневника доктора Уотсона
Окончание записи от 28 декабря 1891 г.
Мистер Кьюсек объявился сам, причем тогда, когда менее всего этого можно было ожидать. Когда, как мы предполагали, интерес полиции должен был способствовать его измельчению, растворению, в общем переходу в какое угодно незаметное для глаз закона состояние. Как только до нас из холла донеслось, с кем у миссис Хадсон так затянулся обмен приветственными любезностями, мы, почти не веря, с изумлением посмотрели друг на друга.
– Пожаловали? – холодно взглянул на него Холмс, не пытаясь даже привстать с кресла и попросту проигнорировав протянутую руку. – Очень любезно с вашей стороны. Я так понимаю, настало время кое-что прояснить.
– Ах, вы об этом! – Мистер Кьюсек усмехнулся если не дерзко, то как-то очень уж раскованно, будто сдерживаемый гнев Холмса его рассмешил. – Вообще-то, мистер Холмс, я к вам по другому делу.
Я во все глаза смотрел на него и не мог поверить, что это тот самый мистер Кьюсек, который в первую нашу встречу был готов заискивать перед Холмсом, моля о помощи. Никогда мне еще не приходилось видеть, чтобы человек за короткое время так переменился. Физический его вид по-прежнему оставлял желать лучшего, однако из него напрочь ушло то, что вызывало жалость, взамен же появился независимый, если не сказать нахальный вид. Выцветший и обточенный услужливостью, как морская галька, секретарь, вытравивший в себе, казалось, само достоинство жизнью на побегушках, вдруг сделался хозяином положения, и с первых же его слов я почувствовал, что он явился диктовать свою волю. Отношение Холмса, неприкрыто вызывающее, он пропустил мимо глаз и ушей как нечто незначительное.
– Однако, милейший, сколько же у вас дел ко мне?! – вырвалось у Холмса, пока гость с нарочитым увлечением примерял различные положения в кресле напротив, подбирая самое удобное. – Для положения слуги вы чрезвычайно деловой человек.
– Что поделать. – Секретарь даже не смотрел на собеседника, уделив всё внимание раскуриванию папиросы. – Теперь я как никогда нуждаюсь в вас.
– Ваши нужды имеют свойство оборачиваться неожиданными последствиями. Вопросы, на которые я хотел бы получить разъяснение, связаны тоже с вашим делом. Не желаю даже слушать вас, пока мы не покончим с ними.
– Воля ваша, – милостиво кивнул мистер Кьюсек.
Закурив папиросу и закинув ногу на ногу, он принял настолько развязный вид, что я заподозрил неладное. Такое грубое позерство, несомненно, было вызвано особыми причинами, но мне почему-то в качестве самой подходящей пришла на ум мысль об истерическом отчаянии. Так бросается в последнюю схватку смертельно
