Американский наворот - Сергей Вихорев
С начала восьмидесятых годов прошлого века кривая потребности в каменном угле поползла вниз. Главным образом это объяснялось тем, что на смену графиту пришла органика, а углерод «различной аллотропии», в частности волокно, в условиях доступа к мало чем ограниченной энергии можно было получать хоть из мусора.
Тем не менее, грязные рудники и тогда продолжали свою работу — теперь уголь был чисто химическим сырьем, дававшим помимо все же не до конца обесценившегося графита и самую разнообразную органику.
Конец Второго Союза застал будущий Суперфедерант в состоянии угрюмого низкотехнологичного промышленного региона, содержавшего в себе не только угледобывающие предприятия, но и старую, не «дуговую» металлургию а также химическую промышленность, центральным объектом которой было то, что теперь принадлежало ассоциировано-национальной компании Интер-нитро. Если совсем правильно, то GBA InterNitro RU.
Постсоветский приватизационный процесс в определенной мере обошел регион стороной. В то время как десоветизация экономики переводила имевшие ценность предприятия под новых собственников, а в конечном итоге под начало все тех же констеллейшнов, в основном GBA, Суперфедерант, который тогда конечно не был никаким Суперфедерантом, оказался в каком-то смысле вне течения этого поистине исторического процесса. Причиной этого было то, что ни GBA ни AEX никак не торопились заполучить «это» себе.
Все это было при том, что были куда более удручающие своими обликом и технологиями постсоветские предприятия — но те просто канули в небытие, оставив свой след разве что в чьих-то карманах.
Промышленность Суперфедеранта зависла в этой градации где-то посередине — ровно на столько же, насколько она высилась над откровенным хламом, она ровно так же не дотягивала до чего-то приличного. При этом, надо думать, менеджмент уже глобализованной промышленности не видел возможности в том, чтобы просто взять и покончить с неряшливым наследием — все же в угле как в химсырье была потребность, да и на тогдашнем глобальном политическом небосклоне начали сгущаться облачка. Тогда еще это были облачка.
В итоге промышленность, имевшая свое скромное место в цепочках военных производств была сохранена, но отдана на откуп национальной экономической стихии, в отличие от методичных констеллейшнов и их такого же методичного характера распространения влияния являвшей собой нечто, было бы правильно сказать, архаичное. Появилась целая плеяда местных царьков и магнатов разного масштаба и пошиба.
Отличаясь от остальной части страны экономикой, будущий Суперфедерант начал обособляться и в плане населения. Проще сказать, скатываться в депрессию. Ничего экстраординарного в этом не было — таких регионов только самой России было несколько, а в Европе и того больше. Когда-то, полтора века назад Детройт, кто бы мог подумать или вспомнить, переживал не то что нечто подобное, а более удручающее.
Так или иначе, все постсоветские десятилетия Кузнецкий Край был малопривлекательным депрессивным регионом. В таком состоянии он вошел вместе со всеми вначале в Предвойну, затем в Большую Войну, а после и в четырнадцатый-пятнадцатый годы.
Весь этот исторический бэкграунд сделал облик Суперфедеранта таким каким он был — заметно проигрывающим даже соседним областям. И вот теперь, вместо сопоставления уютных германских кварталов с мало чем отличавшимися Российскими, память Завирдяева то и дело извергала в сознание картины неприглядного быта то правого то левого берега, которые он, Завирдяев, сейчас удрученно сравнивал с тем, что видел за окном.
В какой — то момент впараллель с путями побежал высоченный серый бетонный забор, определенно выстроенный уже в годы Войны. Так и оказалось — взмывшие на возвышенность пути открыли панорамный вид на фортифицированное предприятие — далеко вперед продвинутую версию того иррационального нагромождения, в котором размещалась группа СБСЕ и прочие интервенты, как их называли в Суперфедеранте. В отличие от недостроенной Кузнецкой Энергостанции, это предприятие, по всей видимости, работало еще задолго до Войны, задолго до того, как стало фортифицированным.
Множество критически важных производств по всему миру было теперь заковано в бетонные доспехи — это было на случай Положения Судного Дня или чего-то вроде того.
Любому было понятно, да и официально это никогда не скрывалось, что бетонные стены и прочие принадлежности вроде контрольных вышек и пропускников ни в коей мере не были призваны противостоять каким-либо воздействиям со стороны противника, то есть «чинков». В какой-то теории, в фантастике, предполагавшей полное военное поражение и азиатские орды на «исконных территориях» эти крепости может и могли бы сработать как древние военные укрепления, но это были чистой воды фантазии, уместные в дешевых фильмах да и то не сейчас, а когда-нибудь после Войны.
На деле же фортификационные пояса должны были обезопасить критические предприятия от воздействия стихийных вооруженных выступлений граждан, которые вполне могли иметь место в случае развития тех или иных кризисных сценариев.
Национальные правительства давно уже не страдали излишней скромностью и деликатностью и то и дело артикулировали, что вполне допускают вероятность таких деструктивных выплесков со стороны своих граждан. Те в ответ ничуть не смущались от такой откровенности — за годы Войны все давно уже оставили все эти привычки расшаркиваться друг перед другом и высказывали все друг другу в лицо.
При любом отношении к текущему положению трудно было не согласиться, что это было проявлением демократического менталитета отвергавшего какие бы то ни было потуги приукрасить действительность и взаимоотношения государства и общества.
В какой-то момент Завирдяев залюбовался ровными рядами жилых корпусов, имевших в высоту по три-четыре этажа. Война, должно быть, на долгие годы загнала в темный угол архитекторские порывы строить где надо и где не надо исключительно высотки. Между корпусами были проложены ровные дорожки, вроде бы тротуары. Еще были высажены такие же ровные ряды деревьев и кустарников. Поезд мчался заметно выше раскинувшейся промышленной равнины, потом железнодорожная трасса сделала легкий вираж.
Тут до Завирдяева внезапно и почти оглушительно дошло где он такое видел — так в черно-белом видео выглядели постройки ужасающего концлагеря, одного из символов несчастливого двадцатого века. Впрочем, Завирдяев довольно быстро отверг такую аналогию — было бы глупо видеть в любых ровных рядах домов, построенных немцами отсылку к концлагерю, пусть и тоже немецкому. К тому же, на предприятии не немцы всем заправляют — подавляющее большинство критических производств было в юрисдикции констеллейшнов.
Жилой же городок вполне себе мог рассматриваться как объект вожделения со стороны работников —
