ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов
Он протянул их Хергриру.
Тот принял находки, и его бесстрастное, как маска, выражение лица наконец-то изменилось. Тонкие брови чуть приподнялись, выдавая искру живого интереса. Сначала он изучил нож. Повертел в руках, ощутив его вес и баланс, нашел флажок и щелкнул им, открывая и закрывая лезвие с характерным, уверенным щелчком. Он провел подушечкой большого пальца по идеально ровной, полированной стали, по острой, как бритва, кромке, чуть не порезавшись. На его лице появилось что-то вроде уважительного, даже потрясенного недоумения. Такую безупречную работу по металлу, такую твердость и остроту он явно видел впервые в жизни.
Потом он взял зажигалку. Потряс ее, прислушался к таинственному плеску жидкости внутри. Попытался открыть — не получилось, крышка была тугой. Игорь, лежа на земле с онемевшими руками, молча, сквозь полуприкрытые веки, наблюдал за ним. Хергрир повертел странный предмет еще раз, потом его большой, мозолистый палец интуитивно нашел колесико. Он чиркнул.
С сухим, хлопающим треском, невероятно громким в настороженной лесной тишине, вспыхнуло ровное, уверенное пламя.
Варяги, стоявшие вокруг, дружно, как по команде, отшатнулись. Раздались сдержанные, хриплые восклицания, полные того же самого суеверного страха, что Игорь видел в глазах славян. Даже Хергрир на мгновение замер, глядя на маленький, пляшущий огонек с тем же самым первобытным ужасом. Но в его глазах, в отличие от них, страх прожил недолго. Он быстро сменился жгучим, неподдельным, почти алчным интересом человека, столкнувшегося с необъяснимым, но практичным чудом. Он потушил пламя, снова чиркнул. Огонь послушно появился вновь. Это не было колдовством в их понимании. Это был инструмент. Непонятный, загадочный, непостижимый в своем устройстве, но инструмент. И как любой инструмент, он представлял ценность.
Он посмотрел на Игоря, и в его пронзительном, холодном взгляде появилась первая за все время тень уважения. Смутного, осторожного, выстраданного, но уважения. Он видел перед собой не просто странного бродягу в диковинных одеждах. Он видел носителя тайны.
Рыжебородый в это время нашел в другом кармане герметичный пакет с прессованными сухарями. Он вскрыл его своим ножом, понюхал, скривился с явным отвращением и, брезгливо поморщившись, швырнул прочь, в кусты.
— Дрянь какая-то, — буркнул он, вытирая руку о штанину.
Хергрир еще раз, окончательно, окинул Игоря оценивающим, тяжелым взглядом, словно взвешивая его на невидимых весах, затем коротко, отрывисто бросил, решая его судьбу:
— С ним. На ладью.
Его грубо подняли с земли и, не развязывая рук, поволкли прочь, к самому берегу. Игорь не сопротивлялся. В нем не осталось ни сил, ни воли для нового противостояния. Он лишь успел мельком увидеть то, что стало его новой реальностью: на песчаной отмели у воды стояла длинная, узкая, стремительная ладья, выдолбленная из огромного дубового ствола, с высоко загнутыми, словно лебединые шеи, носом и кормой. Ее борта были украшены резными, стилизованными узорами. Возле нее суетились другие варяги, грузили тюки с ценными мехами, бочки, вероятно, с провизией или медом.
Его втолкнули в ладью, и он тяжело рухнул на днище, среди пахнущих смолой канатов, связок стрел и вонючих, еще не выделанных шкур. Руки затекли и горели огнем, голова кружилась от голода, усталости и свалившегося на него одного за другим потрясений.
Он был в плену. Но его не убили сразу. Не ограбили до нитки и не бросили умирать в лесу. Его странные, ни на что не похожие вещи — порождение иной, непостижимой для этих людей эпохи — заинтересовали их предводителя. В этом был слабый, едва теплящийся, но все же луч надежды.
Это был не конец. Это была новая, неизвестная и, без сомнения, опасная глава в его борьбе за выживание. Игорь закрыл глаза, пытаясь игнорировать мерное, укачивающее раскачивание лодки на воде и тяжелый, густой запах дегтя, сырой кожи, пота и чего-то еще, металлического и соленого — запах чужих жизней, чужих путей. Он был жив. Он дышал. Пока что этого, как ни горько это было осознавать, было достаточно.
Глава 4. Язык металла и жестов
Ладья плыла вниз по течению, мерно покачиваясь на мелкой волне, и каждый всплеск весел, каждый удар о небольшую рябь отдавался в его висках тупой, навязчивой болью. Руки, стянутые за спиной сыромятным ремнем, онемели до состояния чужеродных, нечувствительных придатков, через которые лишь изредка пробегали разряды мучительных иголок. Игорь сидел, прислонившись к прохладному, шершавому дубовому борту, и старался просто дышать, ровно и неглубоко, экономя силы, которых оставалось меньше, чем у пойманной мыши. Его не били. Не пинали. Не оскорбляли. С ним обращались не как с человеком, но и не как с животным. Скорее, как с вещью. С непонятной, возможно, опасной, но пока что тихой и не доставляющей хлопот вещью, которую везут куда-то, потому что так решил тот, кто постарше.
Он наблюдал. Это было все, что он мог делать. Его инженерный ум, отточенный годами анализа сложнейших систем, даже в полубессознательном состоянии, в тумане голода и отчаяния, автоматически регистрировал детали, собирая данные о своем новом, враждебном окружении. Это был единственный способ сохранить рассудок.
Ладья была длинной, метров двенадцать-пятнадцать, выдолбленной из цельного, мощного ствола векового дуба, с наращенными, изогнутыми по форме бортами из толстых досок. Похоже на те, что он видел когда-то в музеях и на пожелтевших картинках в своих книгах по археологии. Драккар. Не парадный корабль для показухи, а суровое, функциональное, выносливое судно, созданное для долгих походов и тяжелых грузов. Варягов было человек пятнадцать — не толпа, но и не горстка. Они гребли размеренно, без лишних усилий, их тренированные мышцы играли под слоем загара, старых шрамов, грязи и синих, причудливых татуировок. Они перебрасывались короткими, отрывистыми фразами, смеялись хриплым, невеселым, будто бы уставшим смехом. Воздух был густым и тяжелым, пропитанным едкой смесью запахов — дегтя, прокисшего пота, соленой вяленой рыбы и чего-то кислого, хлебного — возможно, забродившего кваса или толокна.
Хергрир сидел на корме, у мощного рулевого весла,
