Железный лев. Том 3. Падаванство - Михаил Алексеевич Ланцов

— Стабилизировался, — произнес граф, рассматривая чуть колеблющийся аэростат.

— Высоту держит плохо, — заметил Якоби.

— Вижу.

— Порывом ветра может прижать к земле.

— А если вот так? — спросил Толстой и нарисовал тростью на земле профиль крыла.

— Что это?

— Поток воздуха идет отсюда — сюда. Здесь короткое расстояние. Здесь длинное. Но объем воздуха одинаковый. Из-за чего вот тут получается зона меньшего давления, и, как следствие, появляется вектор силы. Подъемной силы.

— О! Это поэтому птицы долго парят, просто расправив крылья?

— Да.

— Получается, что нам нужно корпус еще утяжелить… — покачал он головой.

— Не сильно, — покачал головой Лев. — Можно и маленькие крылышки. Основная подъемная сила-то идет за счет горячего воздуха. А это будет лишь коррекцией, чтобы порыв ветра не слишком прижимал к земле.

— Ну…

— Надо пробовать.

— Эта модель может их не выдержать. Слишком легкая. — заметил Якоби.

— Согласен. Возможно, ее порывами ветра к земле и прижимает из-за этого. Слишком маленькие нужны усилия для компенсации подъемной силы. Хм… А знаете, Борис Семенович… Чего мы играемся? Принципиальную возможность мы уже установили. Давайте строить полноценный аэростат с генератором.

— Вы, думаете? Не рано?

— А почему нет? Деньги есть. Возможности тоже. Бальзы той у нас тонн сто уже припасено на складах. Бамбук недавно завезли. Сильно по размеру не развернемся на деревянном каркасе, но всё же.

— Эллинг нужен.

— Так давайте строить. Заодно надо подумать, как его «парковать» на местности во время простоя и при обслуживании.

— От ветра же надо защитить? Так… Значит, щиты делать. Легкие. — рассуждал вслух Якоби. — Простые деревянные рамы с какой-нибудь решеточкой, чтобы поток разбивался на тонкие струи, с погашением завихрениями. Или мелкую сеть ставить из толстых веревок, или плетеную изгородь на каркасе.

— Так просто?

— А чего мудрить? Я бы с сетью попробовал для начала.

— Тогда за дело, — улыбнулся граф.

И Якоби ответил ему тем же, только с каким-то безумным блеском в глазах. Все ж таки здесь, в Казани он развернулся во всю ширь. Ибо Лев Николаевич находил ресурсы буквально на все его опыты и эксперименты. Да и сам ставил задачи одна интереснее другой.

Вот Борис Семенович и старался.

А вместе с ним и кафедра электрофизики Казанского университета, созданная под него. Куда перевели все связанные опыты. И по гальванике, и по электромеханическим устройствам, и аккумуляторам, и по различным приборам…

Вообще, граф вкладывался в развитие университета, видя в нем очень важный и нужный для него инструмент научно-технического прогресса. Локального. То есть, на месте… в регионе.

Так, например, он перестроил, а точнее, надстроил почти все ему имеющиеся корпуса, а также построил приличное количество новых. Включая довольно уникальные. Взять ту же обсерваторию. Новую. Он разместил ее на крыше нового здания кафедры астрофизики. Сам же телескоп, который он туда взгромоздил, оказался самым крупным в мире — с зеркалами по шестьдесят дюймов в диаметре[3].

Или электростанция.

Так находилось и несколько паровых машин на генерации, и какие-то педальные решения, и даже ветряк. Нормальный, обычный. Скелетная рама и пропеллер. Он, кстати, Якоби и навел на идею об аэростате-генераторе. Да и вообще — на той электростанции при университете куча была всякого-разного и опытного. Как для экспериментов по генерации, так и для обеспечения других исследований.

А общежития?

Образцово-показательные!

Прямо элитный кампус из трехэтажных зданий, верхний ярус которых занимали не жилые комнаты, а общественные помещения для совместных занятий. Стояли столы для игры в настольный теннис и бильярд. Чайные уголки. «Качалки» для занятий атлетикой. И многое иное.

Да и библиотека университетская расцвела как никогда.

Кроме поиска редких книг Лев оплачивал широкую практику переизданий. Находил где-то по коллекциям в России или еще где старую книгу и один в один ее переиздавал. Во всяком случае по тексту и иллюстрациям, если имелись. На латыни, на греческом, на арабском, на персидском, на китайском… да на любом, на котором находили.

И сразу тиражом экземпляров в сто или больше. Что создавало в публичной библиотеке Казанского университета не просто уникальную коллекцию книг, а еще и доступную для изучения студентами.

Ну и переводы с оригиналов.

Для чего собирали консилиумы разнопрофильных специалистов, не доверяя это дело одним лишь филологам. Чтобы смысл утрачивался минимально. Порождая каскад билингв. Да-да. Именно так. С одной стороны разворота: оригинал текст, с другой: перевод этой страницы. Специально для того, чтобы можно было уточнять смысл и в будущем корректировать ошибки переводов.

Количество книг росло просто в геометрической прогрессии, из-за чего уже шло проектирование нового большого здания библиотеки. Которое Лев Николаевич хотел видеть в несколько сказочном, возможно в готическом стиле, многоярусным, с большим количеством воздуха и света…

Кроме того, он нанимал и содержал за свой счет определенное количество экстраординарных лаборантов. Без которых интенсивность исследований не получалась бы подходящей. Преподаватели все ж таки преподавали, а студенты учились.

И да — ученых тоже переманивал, как и преподавателей. В том числе из исламского мира. В каноничном смысле, конечно, там ученых пока не имелось, но вот знатоков арабского или там персидского искусства — вполне. Филологов тоже.

Работал и с Китаем, с огромном трудом вытащив оттуда несколько ученых мужей, которые помогали с заказами литературы и описаниями всяких прочих материалов.

Оплачивал широкие эксперименты и многочисленные экспедиции. И многое, многое иное. Где-то за свой счет, где-то находя способы привлечь иные средства, как частные, так и государственные. Николай Павлович нехотя, но увеличил более чем вдвое содержание университета. А совокупный поток средств ежегодный к 1850-му году превысил государственное финансирование в семь раз. Не считая разовых вложений.

Как итог, осенью 1850-ого учебный год университет встретил с пятью сотнями студентов. Вдвое больше, чем в 1841-ом. При этом конкурс на место достигал пятнадцать к одному.

Появилась возможность отбирать лучших.

По способностям, невзирая на происхождение. При обучении только и исключительно за государственный кошт, да еще и выплачивая приличные такие стипендии за успеваемость из пожертвований. Заодно оттачивая способы фильтрации «головастиков». В широком смысле — для поиска толковых ребят среди бедняков…

С уровнями образования попроще тоже работали.

В частном порядке, так как не удавалось продавить новую программу через Николая Павловича. Казна ее пока потянуть