Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр
Чэн Фэнтай очень быстро успокоился, приказал кухне подавать на стол, а сам усадил помощника рядом, чтобы за едой он все рассказал в подробностях. Вторая госпожа заметила, что помощник выглядит неважно, села в комнате рядом и через окошко стала слушать, и чем дальше она слушала, тем сильнее ее сердце трепетало от страха. Она давно уже знала, что перевозка грузов – занятие опасное, но не ожидала, что до сих пор творится такая неразбериха, опасность за опасностью, и, хотя груз сопровождает армия во всеоружии, все равно находятся люди, смеющие нападать, да еще отнимают груз так, словно находятся на войне.
После ужина Чэн Фэнтай пошел в комнату, чтобы обсудить со второй госпожой выплаты семьям погибших помощников. Эти двое, рискуя жизнью, служили ему десять лет, следовало поступить по совести, и он выписал сумму, которой хватило бы, чтобы прокормить обе семьи – и стар, и млад – на всю жизнь, да к тому же прокормить неплохо, сумма эта была весьма немаленькая. Услышав это, вторая госпожа не стала торговаться, а немедленно открыла шкатулку и вытащила печать, подышала на чек, чтобы краска лучше схватилась, и сказала:
– С этим делом ты должен пойти к ним сам, только когда деньги и дружеские чувства соединяются, рождается истинное человеколюбие.
Чэн Фэнтай ответил с улыбкой:
– Ай! Верно, но сперва я заеду к сестре, если припозднюсь, выезжать из города будет уже неудобно. Сейчас я даже не знаю, кто приложил к этому руку, ну не шутка ли? Если это не люди моего зятя, придется искать другой путь. Ты меня не жди, сегодня я переночую у Фань Ляня, мне надо с ним поговорить, – и добавил: – Чек ты придержи при себе, такую сумму нельзя отдавать всю сразу. Когда простые люди внезапно богатеют, хорошим это не кончается.
Когда Чэн Фэнтай прибыл в резиденцию Цао, там тоже никто не спал, горели все огни. Охранник у дверей стоял прямой как палка. Даже когда командующий Цао не сражался, он все равно носил военную форму. Он наворачивал круги в гостиной, бешено ругаясь, сапоги его со звонким цоканьем отбивали шаги по плитке, словно в любой миг он готовился отвесить кому-нибудь яростный пинок. Дети в страхе не знали, куда и бежать, Чэн Мэйсинь же его не боялась и с беззаботной улыбкой стояла в стороне, позволив мужу изливать свой гнев:
– Я давно должен был уложить этого сукина сына! Ублюдок! Бесполезная тварь! Этот сукин сын ест мой хлеб, пьет мою воду! Это я дал ему армию! А он не слушает приказов! А если не слушает приказов, на кой черт он нужен, пристрелить его! Это, мать его, и есть бунт!
Чэн Фэнтай спросил с озорной улыбкой:
– Ах! Кого это собираются расстрелять? Как не вовремя я пришел, что попал зятю под горячую руку!
Задыхающийся от злости командующий Цао пристально на него уставился. Чэн Мэйсинь замахала ему рукой:
– Не твое дело. Ты заходи.
Брат и сестра плечом к плечу уселись на диван, и Чэн Мэйсинь объяснила, что произошло. Оказывается, в своем лагере старший сын командующего Цао неоднократно сталкивался с провокациями японской стороны, все терпел-терпел, а сегодня терпение его лопнуло, и он самовольно начал перестрелку с японцами! Обошлось без рукопашного боя, обе стороны лишь обстреливали из орудий позиции друг друга. Один из офицеров штаба улизнул тайком, чтобы донести об обстановке командующему Цао, и в трубке командующий слышал лишь оглушительные раскаты орудий. Он отдал приказ прекратить огонь, старший молодой господин Цао не послушался, тогда командующий закричал, чтобы молодой господин подошел к телефону, – тот снова не послушался. Командующий Цао позвонил еще раз, но трубку поднял рядовой, о чем ни спросишь, ничего он не знает, а офицера, который донес о случившемся, уже схватили и побили батогами.
От злости командующий Цао едва не рухнул на пол! Если японцы начинают стрелять, наша сторона может ответить одним-двумя ударами, по большому счету ничего страшного в этом нет. Но ни за что нельзя стрелять первым! Хотя командующий Цао и вышел из народа, но был остер и на язык, и на меч, внутри на вид грубого человека нашлось место утонченному. Как его воспитанный, с виду такой культурный старший сын, который и в школе западного образца успел поучиться, совсем не думал головой и сотворил такое?
Командующий Цао резко остановился, вытянул из-за пояса пистолет и проверил патроны в магазине – магазин был полон, хватило бы завалить быка. Пинком распахнув двери, он выбежал на улицу:
– Да я … его мать! Сейчас же пойду и пристрелю этого сукина сынка.
У Чэн Мэйсинь давно уже сложился в голове план действий, она намеренно позволила мужу выплескивать гнев, пока тот не достигнет предела, и лишь тогда собралась предложить дельную мысль. Так что она поспешила преградить командующему Цао дорогу и сказала с улыбкой:
– Дорогой, ох! Опусти! Опусти пистолет! Разве можно обращать оружие против собственных детей! Это ведь твой родной сын!
Сдержав гнев, командующий Цао позволил Чэн Мэйсинь забрать пистолет. Глядя на них, Чэн Фэнтай подумал, что командующий Цао и впрямь любит его сестру, лишь ей одной было под силу обуздать его ярость. Да и сам командующий осознал, что по-настоящему любит Чэн Мэйсинь, никому прежде не позволялось выхватывать у него из рук оружие. Только он собрался зарычать, как Чэн Мэйсинь ласково прервала его:
– Ты злишься уже битый час, сядь и передохни! Есть у меня один способ, если он не сработает, тогда и отправляйся на поле боя и стреляй в кого хочешь,
