Красавчик. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

Я невольно усмехнулся.

– Не бублик, а буббле. Буббле гумм. Это переводится, как жевательная резинка.

Мальчишки взмахнули ресницами, обиженно скривили губы.

– Так вы не иностранец? – спросил темноволосый.

Я покачал головой, ответил:

– Нет. Не иностранец. Я путешественник во времени.

Мальчишки разочарованно вздохнули.

– Жалко, – хором произнесли они.

– Значит: у вас нет жвачки? – спросил темноволосый.

Я хлопнул себя по карману.

– Почему же нет. Есть.

Вынул ополовиненную пачку «Орбит», показал её мальчишкам.

– Протягивайте руки, – скомандовал я.

Парни синхронно предъявили мне свои ладони – я выдавил на них из пачки по одной подушечке жевательной резинки.

– Ух-ты! – хором отреагировали на мой щедрый жест мальчишки.

Они понюхали подушечки и вынесли вердикт:

– Мятная!

Мальчишки улыбнулись. Они не сунули мои подарки в рот – спрятали их в карманы.

Воскликнули:

– Спасибо, мистер!

– Сенкью!

– Пожалуйста, – ответил я.

Парни радостно переглянулись и поспешили к Главному входу ВДНХ. Я проводил их взглядом, зажмурился от яркого солнечного света. Вспомнил о лежавших в рюкзаке солнцезащитных очках. Но не достал их: сообразил, что по-прежнему находился в центре внимания людей, проходивших в направлении входа в метрополитен. Заметил кокетливые улыбки на лицах молодых женщин. Увидел нахмуренное лицо седовласого пожилого мужчины – он будто бы узнал во мне идейного противника. Я встал с лавки, отряхнул джинсы. Набросил на плечо лямки рюкзака и зашагал в направлении входа в метро.

* * *

Обычно я ехал домой по серой ветке: до станции «Нагорная». Но вновь обнаруженная в вагоне схема линий Московского метрополитена твердила, что Серпуховско-Темирязевская ветка пока не существовала. Поэтому я без пересадок добрался от ВДНХ до станции «Академическая». Полчаса простоял в вагоне; рассматривал пассажиров – пассажиры разглядывали меня. Женщины мне приветливо улыбались – я привычно улыбался им в ответ. Уже ожидаемо не заметил на одежде пассажиров метрополитена логотипы известных брендов. В руках пассажиров увидел книги и газеты, будто взятые из библиотечного хранилища.

Я вышел из метро на солнечный свет – сразу обнаружил, что исчезла вывеска с надписью «Обмен валюты». Отметил, что площадь Хо Ши Мина никуда не делась… вот только она пока не обзавелась памятником северовьетнамскому президенту. Будто бы испарился ларёк, где я неоднократно покупал в студенческие годы пиво. На месте него я увидел ларёк с надписью «Мороженое». Вспомнил слова Порошина о «настоящем» советском мороженом и о «горячих» комсомолках. Тут же приобрёл пломбир в вафельном стаканчике. Услышал, как кокетливо хихикнули прошагавшие мимо меня наряженные в короткие платья девицы.

Пошёл по улице Дмитрия Ульянова следом за девицами. Ел мороженое (вкусное), рассматривал стройные фигуры комсомолок. Поглядывал по сторонам. Я проезжал по этой улице пару недель назад (когда отгонял свою девятку в родительский двор). Вот только тогда она выглядела иначе. За минувшие для меня с того времени недели улица Дмитрия Ульянова изменилась до неузнаваемости. Вот только после исчезновения гостиницы «Космос», преображение знакомого с детства района меня не изумило, а позабавило. Я отметил, что памятная скамья из парка не исчезла – та самая, где мы часто отдыхали с мамой. Помахивал ветвями и «наш» тополь.

* * *

К Севастопольскому проспекту я следом за девицами не пошёл: свернул в «свой» квартал. Сразу же сбавил шаг. Потому что окунулся в привычную с детства атмосферу. На поросших травой площадках во дворах звучал детский смех, грохотали о столешницы костяшки домино. Бренчала гитара. «И из пивной нас вышвырнули разом: он – с шишкою, я – с синяком под глазом…» – пел ещё не окрепший мальчишеский голос. На верёвках сушилось бельё. На балконах то здесь, то там курили по пояс раздетые загорелые мужчины. Они посматривали на меня свысока, стряхивали за балкон пепел. Проводил меня взглядом и притаившийся в высокой траве кот.

Я повернул около угла седьмого дома – там, где «раньше» стоял покрытый ржавчиной металлический гараж (сейчас здесь чинили велосипед два паренька младшего школьного возраста). Вошёл в родительский двор. Обнаружил, что там изменились лишь кусты и деревья: кусты стали заметно гуще, а деревья пониже и помоложе. Я отыскал взглядом окна своих детских приятелей: тех, которые в семидесятом году ещё не родились. Подошёл к двери первого подъезда. Не увидел на ней замок – запросто прошёл в подъезд. Вдохнул запах табачного дыма и запашок кислых щей. Неспешно поднялся по ступеням на лестничную площадку первого этажа.

Память подсказала: всего пару недель назад я подходил к этой двери – вот только стена на лестничной площадке в тот раз была не зелёной, а синей. Я сообразил, что дверь родительской квартиры не меняла свой внешний вид всю мою сознательную жизнь. Она и сейчас была почти такой же: окрашена коричневой краской, с таким же коричневым почтовым ящиком на двери и с медной табличкой, где красовалась блестящая цифра «2». С неё только исчез дверной глазок – тот, который походил на выпуклый рыбий глаз. Да ещё сменилась кнопка звонка на стене у двери: она стала чёрной, по форме похожей на таблетку аспирина.

Я достал ключи, как сделал это здесь же две недели назад. Но тут же усмехнулся и на пару секунд замер. Затем вдавил пальцем кнопку звонка – за дверью раздалось незнакомое дребезжание (сейчас дверной звонок в родительской квартире звучал иначе). Я повернул левое ухо к двери, прислушался. Не различил за дверью ни звука шагов, ни прочих шорохов. Снова просигналил звонком. Затем всё же сунул ключ в замочную скважину и без особых усилий дважды его провернул. Замок дважды щёлкнул – дверь послушно приоткрылась. Мне почудилось, будто бы я, как обычно, вернулся домой из школы или из университета.

Уже в прихожей я сообразил, что всё же попал в чужую квартиру: незнакомое зеркало, незнакомая вешалка, незнакомая мужская одежда и обувь. Навстречу мне никто не вышел. Я прикрыл за собой дверь, прислушался: звуки доносились только с улицы. Поставил кроссовки рядом с начищенными до блеска коричневыми туфлями. Прошёлся по квартире. Ни в двух тесных комнатушках, ни в совмещённом санузле, ни на кухне никого не обнаружил. Окончательно уверился, что пришёл не домой. Единственная вещь, которую я узнал – выглядевший совсем новым торшер с жёлтым абажуром (две недели назад он стоял в родительской спальне).

Ещё одну знакомую вещь я обнаружил на кухонном столе: журнал «Советский экран» с Еленой Лебедевой на обложке. Почти минуту я рассматривал Алёнино лицо. Затем сдвинул журнал к стене, взгромоздил на столешницу свой рюкзак. Достал из него пакет с вещами, вынул из пакета наполовину пустую банку растворимого