Атаман - Алексей Викторович Вязовский
— Эскадрон, сахиб-атаман, всегда загонит десяток, — обеспокоенно выкрикнул на скаку седобородый, контролируя сокращавшуюся дистанцию между нашей группой и преследователями. — Они проводят смены загонщиков, умышленно утомляя наших коней. Скоро нам придется драться — боюсь, не выстоим.
Мы пересекали очередной шаткий мостик через обмелевшую речушку перед жалкой деревушкой — скоплением лачуг под тростниковыми крышами. Я притормозил своего скакуна, подъехал к «вьюку», запустил руку в хурджин от Бабу. Вытащив горсть монет, вызвал недоуменные возгласы у своей охраны, еще более усилившиеся после того, как рассыпал по мосту на видном месте золотую россыпь. Еще немного кинул в обе стороны — пусть поищут.
— Едем! — приказал, и никто не посмел сказать хоть слово.
Люди Бабу лишь все время оборачивались назад, высматривая, чем закончится устроенный мною состязание между приказом и жадностью. С разгромным счетом победила последняя. Преследователи сгрудись на мосту, затеял свару и подарили нам как минимум час. «Седобородый» почтительно поклонился мне в седле и разрешил своим людям перейти на короткое время на шаг. Я же напряженно соображал, насколько мне хватит подгона от Бабу, полученного за риск.
Оказалось — ненадолго. Получилось проделать трюк с монетами еще дважды — на третий преследователи, по видимости, решили, что проще отнять у меня сразу все, чем каждый раз тормозить из-за моих подачек.
Снова началась гонка в свете кланяющегося к закату дня. Наши лошади могли встать в любой момент как вкопанные, и никакая сила на свете не сдвинула бы их с места. Я уже прикидывал, смогу ли оторваться от погони пешком через джунгли и где выше шанс уцелеть — в неравном бою или в путешествии через родной дом бенгальских тигров и королевских кобр, которых бояться даже слоны (3).
Мой конь хрипел, взмыленные бока ходили ходуном, с удил клочьями срывалась белая пена — я его почти загнал, он вот-вот рухнет на землю! У спутников положение было не лучше, вряд ли от них можно ожидать какой-либо помощи. Мне оставалось одно — пересесть на «вьюка», сбросив хурджины и попытаться выиграть еще час-другой. Но какой от этого толк? До лагеря не меньше часов десяти езды!
Бьюсь до конца!
Я приготовился к смене коня, как все резко изменилось. Приотставший эскорт разразился радостными криками, преследователи начали резко разворачивать коней, а мне ничего не оставалось другого, как признать: прибыла кавалерия из-за холмов. Вот только нам навстречу неслась орава афганских всадников — рохиллов и салангов вперемежку — и, похоже, их бояться стоило не только красномундирникам. Черного флага не было, как и вождей, а лица приближавшихся всадников перекашивала такая предвкушающая гримаса, что могло показаться, будто начинать молиться пришла пора и мне, и моему эскорту.
* * *
Чхату Бабу и Лату Бабу. Два великовозрастных болвана или рекордсмены позднего пубертата. Два чудика, настолько зажравшихся, настолько попутавших берега, что не нашли ничего лучше, как хвастать перед бандой отъявленных налетчиков о своих знакомствах в Калькутте со сливками высшего индийского общества — с самыми богатыми бабусами. Быть может, им было страшно, и за юношеской бравадой скрывался ужас от компании, в которой они очутились по приказу отца. Или Фейзулла-хан и прочие вожди рохиллов оказались тонкими психологами и развели юнцов на слабо. Или их сперва запугали, а потом предложили показать себя настоящими мужчинами. Когда отъем чужого богатства превращается в профессию, у наиболее одаренных так или иначе формируются соответствующие навыки. И вовсе не обязательно связанные с применением грубой силой.…
Я не знаю, как у них получилось, но факт остается фактом: афганцы, включая людей Азмуддина-ходжи, сорвались с поводка и бросились на Калькутту, очертя голову, причем не в дикой охоте, а весьма целенаправленно, имея высококлассных проводников. Чхату и Лату показывали дорогу, взахлеб вещая, сколько можно поиметь с имярек золотишка и прочих вкусняшек, как проще добраться до его дома сквозь запутанные переулки Черного города, какие ничтожные препятствия ждут афганцев на пути, что мерзкие инглиси бросили город на произвол судьбы. Простая мысль о том, что объектом главной атаки станет родной дом, им даже в голову не пришла. Эх, не козочку тебе жалеть было нужно, Рамдулал Дей, а пороть своих оболтусов, как Сидорову козу.
К своему стыду, я не скоро разобрался в случившемся — сказался и хронический недосып последних дней, и обилие впечатлений, и усталость от побега, от погони, которую вырезали, даже не замедлив хода, возбужденные пуштуны или газрейцы. А когда вник, схватился за голову — боже, что порой творят фантазии с людьми! Они мечтали о Калькутте как о сказочном Эльдорадо. Появились два придурка от золотого идола Бенгалии по имени Бабу, которых банально подпоили — и смутные надежды вдруг резко приобрели более чем конкретные контуры. На такой-то улице живет Пурма Басу, самый успешный торговец тканями, — захлебывался от предвкушения Чхату. А на параллельной стоит особняк Шанкара Гхошала, ломящийся от алмазов из копий Голконды, — вторил ему разошедшийся брат. Им подливали бухлишка — юнцы хвастались, вообразили себя чуть ли не атаманами налета, способного своим масштабом прославить их имя в веках…
— Ты сам, сахиб-атаман, обещал нам Калькутту, да! Иншалла! — потом оправдывался передо мной Фейзулла-хан, а Азмуддин-ходжа отводил глаза, понимая, что афганцы крупно накосячили.
Но это было позже. А когда я встретил натуральную гигантскую банду, несущуюся на всех порах на беззащитную столицу Бенгалии, мог лишь бестолково хлопать глазами и обещать себе, что с афганцами, позабывшими о дисциплине Отряда Черного Флага, наши пути тут расходятся навсегда. Гуркхи, индусы Радишы и безлошадные рохиллы категорически не поспевали за сорвавшимся с цепи афганским волком. Я приказал им двигаться ускоренным маршем, забрал свою сотню и помчался вдогонку за беспредельщиками — не останавливать, нет. Пытаться взять ситуацию под контроль и спасти от разграбления богатства Бабы, на которого и на которые у меня были свои планы.
Но я опоздал.
(1) К началу 1802 г. великий флот ОИК был критически ослаблен. Еще в 1795 г. Королевский флот приобрел 9 самых мощных корабля, превратив их в 56-пушечники. Также с кораблей ОИК в Ройал Нэви массово забирали матросов. Амьенский мир между Англией и Францией был заключен лишь в марте 1802 г., да и то стороны смотрели на него лишь как на временное перемирие. Кроме того, как отмечалось в тексте, в середине 1801 г. большая флотилия под охраной боевых кораблей отбыла в Англию с грузом риса на борту.
