ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов
Утро второго дня осады началось для хазар не с боевого рога, а с отчаянных криков часовых и дозорных, провалившихся в замаскированные ямы. Их лагерь, еще вчера казавшийся безопасным тылом, оказался окружен невидимой, но очень реальной угрозой. Это било по боевому духу куда сильнее, чем потери в открытом бою. В глазах даже самых стойких воинов читалась нарастающая усталость и неуверенность.
Но главный, самый отчаянный ход Игорь приберег на третий день. Штурм, начавшийся с рассветом, был самым яростным. Хазары, взбешенные потерями и постоянным, изматывающим напряжением, шли напролом, не считаясь с жертвами. Лестницы снова полезли на стены, и на этот раз огня и песка уже не хватало. Первые группы врагов ворвались на стену, где их встретили в жестокой рукопашной варяги Хергрира. Сталь звенела, сшибаясь со сталью, воздух наполнился хрипами умирающих и яростными криками сражающихся. Положение становилось критическим.
Именно в этот момент Игорь, не отрывавший бинокля от глаз на центральной башне, отдал самую страшную свою команду.
— Пороховые заряды! К исполнению!
Несколько глиняных горшков, похожих на тот, что взорвался на площади, но меньшего размера и с короткими, пропитанными селитрой фитилями, были заранее расставлены в ключевых точках.
— По местам наибольшего скопления! Бросать!
Горшки, словно посланники смерти, полетели за стену, прямо в гущу атакующих хазар, карабкающихся по лестницам и теснящихся у подножия. Фитили, рассчитанные на несколько секунд, догорали стремительно.
Раздалась не одна, а серия оглушительных, разрывающих воздух взрывов. Не таких мощных, как первый, но в тесноте человеческой массы — сокрушительных. Ослепляющие вспышки на мгновение озарили поле боя адовым светом. Осколки глины, мелкие камни и ужасающая серая вонь посеяли настоящий, всепоглощающий хаос.
Для хазар, уже напуганных слухами о «чародее», способном повелевать огнем, это стало последней каплей. Они видели, как их товарищей разрывает на части невидимой, громоподобной силой, дышали воздухом, пахнущим, как им казалось, самой преисподней. Их железная дисциплина рассыпалась в прах. Дикие, перекошенные ужасом крики «Джинны!», «Шайтан!» потонули в общем реве паники. Строй превратился в бегущую, обезумевшую толпу.
Штурм захлебнулся окончательно. Хазары в беспорядке, давя друг друга, откатились к своему лагерю, бросая раненых, оружие и щиты.
На стенах Гнезда воцарилась звенящая, оглушенная тишина, нарушаемая лишь стонами раненых и тяжелым, прерывистым дыханием защитников. Они победили. Снова. Но на этот раз они смотрели на Игоря, спускавшегося с башни, не с радостью или благодарностью, а с благоговейным, леденящим душу страхом. Он не просто организовал оборону. Он призвал саму грозу, саму молнию, чтобы поразить врага. И этот неоспоримый факт был куда страшнее и весомее любой, самой гениальной, тактики. Он был живым воплощением силы, неподвластной их пониманию.
Глава 19. Пепел победы
Четвертый день осады впился в стены Гнезда железными когтями. Хазары, обезумевшие от непривычных потерь и унизительных тактических поражений, шли на приступ с мрачной, безрассудной решимостью. Они оставили попытки взять городище хитростью — теперь их оружием была грубая, подавляющая сила. Основной удар, как и предвидел Игорь, пришелся на центральные, самые мощные ворота.
Гулкий, мерный стук разносился по всему поселению. Огромный таран, сколоченный из ствола векового дуба и окованный ворванами из трофейных доспехов, с методичной жестокостью долбил в дубовую преграду. С каждым новым ударом массивные створки, казавшиеся прежде несокрушимыми, с треском подавались внутрь, и сквозь щели уже был виден свирепый оскал атакующих.
Игорь находился на просторной площадке над воротами — лучшем месте для руководства обороной этого ключевого участка. Воздух вокруг него гудел от пролетающих стрел, словно разъяренный рой. Рядом, прижавшись к надежному брустверу, стоял Ратибор. Его лицо, еще не оправившееся от прошлого ранения, было бледным, но глаза горели твердой решимостью. Он стал тенью учителя, его руками и голосом, готовый в любую секунду броситься исполнять приказ или принять удар.
— Смолу! Лей на таран и на тех, кто его несет! — хрипло кричал Игорь, его голос срывался от едкого дыма и многодневного напряжения. — Не дать им ритма!
В этот самый миг, будто в ответ на его команду, из плотных вражеских рядов вылетела стрела. Но не простая, а выпущенная из мощного, композитного лука — оружия опытного лучника-снайпера. Она пролетела над головами сражающихся, прошила узкую бойницу и с глухим, влажным стуком вонзилась в грудь Ратибору, чуть выше того самого, едва зажившего шрама от сабли хазарского командира.
Парень не вскрикнул. Он лишь коротко, сдавленно ахнул, словно у него внезапно отняли весь воздух, и медленно, будто в тяжком сне, осел на колени. Его широко раскрытые глаза были полны не столько боли, сколько глубочайшего изумления — он смотрел на Игоря, словно спрашивая: «Как? Почему опять?». Алая, горячая кровь хлынула из раны, мгновенно заливая его посконную рубаху и окрашивая деревянный настил под ним.
— РАТИБОР!
Игорь забыл про всё. Исчез грохот битвы, треск ломающегося дерева, крики сражающихся. Весь мир сузился до искаженного страданием лица ученика и этого ужасающего, все расширяющегося багрового пятна. Холодная расчетливость, руководившая им все эти дни, та самая, что позволила отбить три штурма, испарилась, сожженная в горниле слепой, всепоглощающей ярости.
Он рывком подхватил Ратибора на руки и оттащил в глухое укрытие, за массивный деревянный щит, приставленный к стене.
— Держись! — прохрипел он, сдирая с себя край плаща, чтобы заткнуть рану, но сам не верил в свои слова. Удар был точным и смертельным. Он видел это по бледности лица и стекленеющему взгляду.
Подняв голову, Игорь увидел, что ситуация у ворот стала критической. Хазары, ободренные успехом своего лучника и видя ослабление командования, яростно ломились вперед. Таран бил с новой силой. Его ярость, искавшая выхода, нашла его.
Он рванулся к ближайшей торсионной катапульте, грубо оттолкнув уставший, измотанный расчет.
— Прочь все! Дайте мне!
Он сам встал к наводящему механизму. Его пальцы, привыкшие к ювелирной точности расчетов, теперь дрожали от бешенства. Он не вычислял угол и дальность. Он чувствовал их. Его взгляд, горящий холодным огнем, был прикован к гуще врагов у тарана, к тому месту, откуда пришла смерть.
— Заряжай! Камень! Самый
