Деньги не пахнут 4 - Константин Владимирович Ежов
Мысли о её таланте прервал серебристый перезвон колокольчиков – тонкий звук, словно падающий лёд в хрусталь. Это был сигнал: пора к ужину.
Зал преобразился – ряды круглых столов, каждая скатерть бела, каждая карточка с именем лежала на отведённом месте. Стул, предназначенный для Сергея Платонова, оказался далеко от стола Холмс. Впрочем, и лучше: её место было занято седовласыми фигурами, чьи плечи несли тяжесть десятков лет власти. Это был совет директоров Theranos – те самые люди, ради которых весь этот блеск и суета.
В огромном зале, где под потолком тяжело звенели хрустальные люстры, рассаживали гостей. Белые скатерти блестели, словно натянутые струны, на которых готовилась заиграть музыка вечера. Имя Елизаветы Холмс оказалось на карточке там, где обычно сидели лишь самые влиятельные. Этот выбор был явно неслучайным. Чужая рука подсунула её в круг людей, к которым дорога простым смертным обычно закрыта. И угадывался виновник – седовласый бывший госсекретарь Шульц, оживлённо беседующий с ней, словно с равной.
Воздух в зале густел – вино, духи, едва уловимый запах морской соли, принесённой тканью на одежде гостей. Предстояло нелёгкое дело: критика Theranos прозвучит прямо в присутствии её хозяйки. Спорить с ней в упор, под взглядами стариков из совета директоров, значило вступить в игру без права на ошибку. Но время ещё не пришло. Пока же шум тарелок и приглушённый говор приглашали занять места и дождаться живой музыки.
Соседями за столом оказались молодые предприниматели, деятели искусства и благотворительных фондов. Разговоры текли легко, вино разогревало щеки, а ужин оказался выше всяких похвал. Особенно выделялся сибас на гриле – тонкая корочка хрустела под зубами, внутри рыба таяла мягкой снежной крошкой, впитывая в себя нежный, чуть кисловатый соус. Кислинка уксуса в beurre blanc придавала блюду свежесть, разбавляя насыщенную маслянистость. В воздухе стоял тонкий аромат жареной кожицы и лимонной цедры.
После ужина под свет прожекторов зазвучали речи, объявили победителя в номинации "Филантроп года", а затем началось главное развлечение – благотворительный аукцион.
– Всё вырученные средства пойдут в детскую больницу Святого Иуды! Первая позиция – коллекция редкого вина! – возглас ведущего сорвал аплодисменты.
Следом – ужин от самого Гордона Рамзи. Потом – роскошный особняк в Малибу с двенадцатью спальнями, пятнадцатью ванными, двумя бассейнами, собственным кинотеатром и частным пляжем. Чуть позже – аренда яхты, где солнечная палуба соседствовала с тренажёрным залом и залом отдыха, нашпигованным электроникой последнего поколения.
Каждый новый лот поднимал зал на новый уровень восторга. Звенели бокалы, смех обрывался в полуслове, когда ставки поднимались. Казалось, здесь продавали не вещи, а прикосновения к чужой жизни – к привычкам знаменитых актёров, миллиардеров, людей, у которых даже отдых превращался в символ власти.
И хоть сама мысль о роскоши будоражила кровь, в глубине понималось: времени на неё всё равно нет. Никакая яхта не подождёт, когда впереди дела поважнее – управление скрытыми фондами, война с Theranos, поиски лекарства.
Уже готов был махнуть рукой на игру богатых, как неожиданно прозвучало новое объявление:
– А теперь – уникальная возможность! Ужин с легендарным дипломатом Генри Киссинджером. Не просто трапеза, а редкий шанс поговорить с человеком, чьи решения изменяли ход мировой истории, и услышать его взгляд на будущее!
Слова ведущего прозвучали как раскат грома. Зал оживился, кто-то присвистнул, кто-то сжал бокал, и в воздухе повисла острая искра интереса.
Теперь вечер становился по-настоящему интригующим.
Зал сиял золотистым светом, отражённым от массивных люстр, и сквозь этот блеск пробивались тревожные мысли. В голове Элизабет Холмс вертелось одно: судьба компании зависела от грядущего вложения. Деньги, только деньги могли подтолкнуть хрупкую конструкцию под названием Theranos к новому витку – укрепить шаткие стены, залатать прорехи и представить миру картину триумфа.
До сих пор всё складывалось как по нотам. Ни одного громкого скандала, ни одного неудобного вопроса от серьёзных инвесторов. Проверки, которые должны были разорвать ширму тайны, обходились стороной – умелыми движениями, полушутками, слухами, пущенными по нужным каналам. Словно избранный клуб, куда входили не через дверь, а через намёки и тайные рукопожатия. В таком обществе никто не осмеливался просить документы. Напротив – боялись, что лишний вопрос выкинет их из круга избранных. И чем сильнее рос этот страх, тем быстрее текли деньги.
Казалось, стратегия безупречна.
Пока в поле зрения не возник Сергей Платонов. Тот самый, кто первым поднял руку против Theranos, кто вскрыл скандал с Epicura и бросил тень на всю отрасль. Его внезапное появление прозвучало, как гул колокола в тишине – дурное предзнаменование. Не за инвестициями пришёл этот человек. Его интересовала не выгода, а правда.
– Неужели он собирается сорвать маску и показать пустоту? – проскользнула мысль.
Все его шаги намекали на это. Слишком настойчивые попытки добраться до документации, слишком жадные глаза, впившиеся в каждый пробел, каждую мелочь.
Но вес его слов был пока невелик. Да, после Epicura имя Платонова мелькало на экранах, да, аналитические обзоры привлекали внимание – и всё же для мира больших денег он оставался лишь аналитиком. Слишком мало, чтобы вызвать бурю. Нужны были доказательства. А достать их в лабиринте патентов, NDA и корпоративных тайн было почти невозможно.
В памяти Холмс всплыло лицо Платонова на приёме: сначала он пытался ткнуть в отсутствие финансового директора и директора по маркетингу, затем бросал в воздух ядовитые реплики о технологии. Раздражающие, но пустые – словесный шум без опоры.
Под столом её пальцы нервно отбивали ритм по бедру. Ровно, размеренно – "тук, тук", будто метроном собирал разлетевшиеся мысли. Платонов попытается то же самое и с членами совета: язвительные намёки, провокационные замечания, подогрев сомнений. Но кто станет слушать чужака без связей? Для высшего общества такие люди – ночные мотыльки, бьющиеся о стекло.
Губы Холмс изогнулись в холодной усмешке. "Они даже не поздороваются с ним по-настоящему." Значит, опасности нет. Всё это – не более чем слабый ветерок, не способный поколебать стену.
Но в тот миг, когда уверенность окончательно окрепла, в зале прозвучал голос ведущего:
– И следующий лот… ужин с легендарным дипломатом Генри Киссинджером!
Словно удар грома в ясном небе.
Холмс резко обернулась. Киссинджер, один из ключевых членов совета, сидел неподалёку.
– Вы выставили себя на аукцион? – сорвалось с её губ.
– Уговаривали так настойчиво, что отказать было невозможно, – ответил старый дипломат, чуть пожав плечами.
Улыбка на
