Тренировочный день 8 - Виталий Хонихоев

— Нечего мне. — Соломон Рудольфович разминает переносицу пальцами и встает из кресла. Подходит к окну и некоторое время изучает индустриальный пейзаж за стеклом.

— И вообще… — говорит он задумчиво: — возраст это такой недостаток что гарантировано проходит со временем. Эх… где мои шестнадцать лет…

— Соломон Рудольфович?

— Я говорю что ей в октябре уже восемнадцать будет! Всему вас учить нужно!

Глава 19

Глава 19

Сентябрьское солнце, уже не такое щедрое, как летом, косыми лучами пробивалось сквозь высокие окна бухгалтерии молочного комбината. На подоконниках, выкрашенных белой масляной краской, стояли горшки с разросшимися фикусами и традесканцией, чьи длинные плети спускались почти до батарей центрального отопления, еще холодных в это время года. Между створками рам кое-где виднелась вата — следы прошлогоднего утепления.

Кабинет занимал угловую комнату на втором этаже административного корпуса. Потолки здесь были высокие, метра три с половиной, с лепниной по углам — наследие довоенной постройки. На стенах, выкрашенных в привычный казенный светло-зеленый цвет, висели плакаты «Бережливость — черта коммунистическая» и портрет нового генсека Горбачева, совсем свежий, повешенный только в марте. Рядом — доска почета с фотографиями передовиков производства за второй квартал.

Рабочие места располагались П-образно. Арифмометры «Феликс» соседствовали с новенькими электронными калькуляторами «Электроника МК-61», которые выбили для бухгалтерии только в прошлом месяце. На столе у Леночки красовалась еще и японская счетная машинка — трофей с недавней командировки главного инженера в ГДР. Повсюду высились стопки накладных, ведомостей, актов сверки. В углу тихо гудел вентилятор «Орбита», хотя необходимости в нем уже не было — через приоткрытую форточку тянуло прохладой.

У окна, выходящего во двор комбината, где как раз разгружали молоковозы с утренней приемки, стоял круглый столик с никелированными ножками — реликт из директорского кабинета, списанный лет пять назад. На вышитой крестиком скатерти — работа Инночкиной свекрови — расположился целый натюрморт: эмалированный чайник в мелкий синий цветочек, сахарница с щипчиками, блюдце с нарезанным «Бородинским» и кусочками «Российского» сыра собственного производства. Рядом — хрустальная вазочка с карамельками «Гусиные лапки» и ирисками «Кис-кис».

На подлокотнике Женечкиного стула висела ее фирменная кофта крупной вязки — бордовая, с узором из кос, связанная по выкройке из «Работницы». На столе перед ней, кроме стакана в серебряном подстаканнике с выбитой надписью «Ударнику коммунистического труда», лежал недочитанный журнал «Крестьянка» — сентябрьский номер с осенними рецептами заготовок.

В дальнем углу, у сейфа довоенного производства, стоял еще один стол с пишущей машинкой «Украина» — там обычно работала машинистка Валя, но сейчас она ушла в отдел кадров отнести больничные листы. На ее столе красовался настольный перекидной календарь, открытый на дате «16 сентября 1985 года, понедельник».

Через приоткрытую дверь из коридора доносились приглушенные голоса и стук каблуков по паркету, скрип половиц под линолеумом и отдаленный гул работающего где-то внизу компрессора. Но здесь, в бухгалтерии, в этот тихий послеобеденный час царила особая, почти домашняя атмосфера — та самая, что делала эти пятнадцатиминутные чаепития маленьким островком уюта в море производственных будней.

Честно говорят эти пятнадцать минут имели странное свойство растягиваться до получаса, а то и больше, но кто же будет считать рабочее время самих бухгалтеров? Это они всех считают, а не наоборот. Кто будет сторожить сторожей? Некому. Потому что караул устал и без чашки-другой ароматного грузинского чая со сладостями никто и никуда не двинется, не перевернет лист журнала, не побегут быстрые пальчики по клавиатуре арифмометров и не коснется автоматическая ручка ведомости, утверждая и подписывая ее.

— Сегодня опять путевые листы заполнили с ошибками. — ябедничает Инночка, самая молодая из троих женщин и покачивает головой, отчего золотые сережки в виде небольших парусников в ушах начинают раскачиваться в такт: — и откуда они таких водителей берут? В школе не учились? В одном слове по две ошибки, а это документация строгой отчетности! Мне же исправлять там запрещено! Я так и подшиваю все — с буквой «А» в слове «получено»!

— Это слободские ребята. — кивает Женечка, стройная брюнетка с аккуратной укладкой: — они может и не сильно грамотные, но пальца в рот там не клади, если где чего утащить или приписать, то так соображают, что некоторые грамотные не поймут.

— Понабирают… — вздыхает Леночка, ставя чашку с чаем на фарфоровое блюдце: — всяких… впрочем, чего это мы все о работе. Лучше скажи мне Жень, отчего ты у нас такая сегодня красавица? Никак встретила кого и расцвела?

— Что? Да полно вам… — смущается Женечка: — что вы такое говорите… я сегодня такая же как и всегда.

— Инночка? — лениво бросает Леночка, повернув голову.

— А? — встрепенулась девушка, поспешно прожевав кусочек пирожного: — что такое?

— Инночка, вот тут наша Женечка говорит, что сегодня она как всегда… — мурлычет Леночка, подперев подбородок рукой: — развей ее заблуждения на тему «никто и не заметит».

— Женечка? — девушка поворачивает голову и окидывает Евгению Петровну Лермонтович взглядом с головы до ног: — ну мы с утра об этом говорили. Жень, ты же прическу сменила, покрасилась вчера. Теперь ты у нас не просто брюнетка, но с каштановыми волосами.

— Просто подстриглась, вот и все! В парикмахерскую сходила…

— … а еще ты блузку новую надела, гэдээровскую, туфельки лакированные, югославские и жемчуга свои на шею накинула… и часики почистила. Накрасилась вон… яркая помада и тени какие!

— У меня просто настроение хорошее!

— Знаешь, Женечка, у нас тут очень маленький и тесный коллектив. Нас всего пятеро, для нашего молокозавода это маловато. — говорит Леночка: — при таких объемах производства нам нужен отдел в двадцать человек. Но мы справляемся. Потому что мы тут все вместе. А в тесных коллективах скрывать что-то от своих товарищей чревато. Всякое может произойти. Вот отдадим тебя на растерзание в цеха розлива и брожения, будешь знать.

— А я вот ничего не скрываю! — вставляет свои три копейки Инночка: — даже как в тот раз с Холодковым в гостиницу ходила — рассказала!

— И лучше бы ты промолчала, ей-богу. — морщится Леночка: — не то, чем стоит гордиться.

— Между прочим есть чем гордится. Пять раз подряд! — обижается Инночка: — как нечем гордиться? Мало кто может вот так… и вообще, я же не просто так! У меня идеологическая составляющая!

— И какая может быть идеологическая составляющая в том,