Подонки! Однозначно - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
— Именно поэтому я взялся за межрайонцев. Этой группе легче, чем ортодоксальным меньшевикам и эсерам, внушить идею пролетарской революции и установления диктатуры пролетариата, как нам завещал товарищ Карл Маркс, а затем присоединить к РСДРП(б). Если навалюсь на них в роли большевика — отпугну.
— Разумно, — согласился нееврей, как Седов узнал позже, его фамилия была Раскольников, точь-в-точь как у героя Достоевского. — Значит, надобно координировать усилия и не афишировать единство.
— Исключено! — взвился Ульянов. — Или подчиняешься пагтийной дисциплине и гешениям ЦК пагтии, или — вон! Ихес — тухес!
Последние слова, означавшие на идише прямое оскорбление, Седов чисто случайно знал, в целом еврейским языком почти не владея. Кровь ударила в голову. Но сдержался и сказал спокойно:
— Предлагаю всем считать себя исключительно русскими патриотами и говорить только по-русски, даже унижая кого-либо.
— Таки ты даже национальную пгинадлежность отгицаешь, не только пагтийную? — не унимался Ульянов. — Я — гусский! И гогжусь тем, что я — гусский. Вождь гусского пголетагиата.
— Кто бы говорил! По отцу — дворянин, по маме — Бланк.
Девичью фамилию миссис Ульяновой никто из присутствующих не расслышал из-за громкого, с хрипом, кашля её сына. Заглушив неудобную для себя реплику, Ильич вытолкал Седова в коридор.
— Лёва! Откуда знаешь мамину фамилию?
— Так второй день в Петрограде…
— Никому! Слышь? Никому. Шведка она наполовину, наполовину — немка. И всё. Хгистианка.
Ленин картавил и гундосил, но совсем не так, как в фильмах и пародиях. В целом понять его было нетрудно. Особенно глотал букву «г» когда злился, готовый вытащить любимый «браунинг».
— Понял. Но и ты придержи коней. Я приведу тебе толпу межрайонцев — осёдланных, подкованных и взнузданных. Просто не торопи меня. Вот, со вчерашнего вечера Совет рабочих депутатов Путиловского завода — сплошь большевистский! А вы никак там победить не смогли. Я за час управился.
— Что за это хочешь?
— Пост военного министра в революционном правительстве.
— Ты же в агмии не служил.
Точно. Троцкий не служил. Седов в прошлой жизни — ещё как!
— Справлюсь. Но это вопрос не сегодняшнего дня.
Они вернулись к фракции. Общение с Ульяновым и его единомышленниками удалось вполне. Теперь в случае чего можно козырять принадлежностью к большевикам и опираться на большевистские кадры среди рабочих, солдат или матросов. Но не желательно. Срочно нужна своя партия!
После посиделок с ленинцами Седов позвал верного Антона и велел ехать к самому сложному электорату — в Кронштадт. В нормальное время проникнуть на военную базу и пытаться агитировать личный состав боевого корабля решится только конченый псих. Но не в месяцы беспредела после февральской революции. Службу парни в клёшах несли кое-как, если вообще несли. Офицеров когда слушали, а когда посылали в пеший сексуальный поход. В отсутствие телевизора и интернета развлекались митингами. Так что задача упрощалась — достаточно приехать туда и топать на ближайшую сходку. Поскольку эсеры, меньшевики и анархисты крутили одну и ту же пластинку день за днём, свежее лицо имело все шансы на внимание. Правда, был один нюанс: достаточно стрельнуть мимо кассы, и парни в тельняшках запросто искупают незадачливого оратора в студёных волнах Балтики. Сейчас хотя бы май… Адмирала Вирена они раздели донага и в таком виде провели по городу на сильном морозе, поливая водою и подбадривая штыками. Затем выкололи ему глаза и, наконец, бросили в прорубь.
Не взял с собой Якова, не зная, как боевые разгильдяи отреагируют на моряка с торгового судна.
В день приезда Седова революционные матросы ничего подобного казни Вирена не устраивали, митинг кипел на площади вполне мирный, собрались экипажи, наверное, броненосных кораблей — крейсеров и линкоров, несколько тысяч минимум. Седов хищно улыбнулся, когда услышал слова меньшевика Скобелева, заместителя председателя Петросовета, тот призывал поддержать «революционное» Временное правительство и мужественно защищать Россию в войне против германцев до её победного конца.
— Врёт он всё, сучий потрох. Сам чистенький да гладкий, а вам — воюйте, братцы, живот кладите, чтоб русские буржуи поживились за счёт германских. Революцию кто делал? Матросы, солдаты, сознательные рабочие. А пидарас агитирует слушаться министров-капиталистов! Чем они лучше «царя-батюшки»? Тьфу, подонок! Все они — подонки, однозначно.
Рослые матросы, большинству из них Седов был до плеча, максимум — до уха, начали оборачиваться на смутьяна, но только один прикрикнул «дай дослушать, не мельтеши», остальные подхватили: дело говорит товарищ! Немудрено, что уже через несколько минут матросская команда из двух десятков человек двинула к трибуне, Седов оказался внутри бортов живого ледокола, разбрасывающего других слушателей как мелкие льдинки. Вознесённый на трибуну, он дал копоти.
По первое число получили оборонцы, то есть агитаторы за продолжение войны. Народные массы устроит только справедливый мир в интересах русского и германского солдата и матроса, а также городского и сельского пролетария, вопил Седов, пусть буржуи сами берут в руки винтовки и пуляют друг в дружку — хоть до посинения!
Аплодисменты. Как прекратить войну, никто не представлял даже близко, но лозунг «Нет империалистической бойне народов» попал как семя в чернозём и моментально пророс доверием к оратору.
— Анархисты? Они вам нагло врут в лицо! Негодяи! Подонки! Извратили учение основоположника анархизма Петра Кропоткина! Он видел анархию как высшую форму коммунизма, как взаимопомощь ради счастья каждого, чтоб человека не угнетали буржуйские эксплуататоры вроде заседающих во Временном правительстве. А не вседозволенность толпы, погрязшей в беспорядках и в грабежах. Мы, левые социалисты, непременно придём к власти и воплотим лучшие идеалы анархизма в его чистом виде. Однозначно! Кто-нибудь задумывался, как тяжело моряку, вернувшись из похода? Женщина нужна. Так давайте поселим в Кронштадте женщин — чистых, врачами осмотренных, чтоб дарили усладу героическим революционным матросам!
Дальше говорить было сложно, площадь потонула в рёве восторга. Устроить в Кронштадте бесплатный публичный дом не обещал ещё ни один партийный оратор. Этот же давно вывел для себя непобедимое правило: нужно так выступать, что бы слёзы текли и коленки дрожали! И он старался.
— Что есть свобода, товарищи? Это — свобода выбора. Вы лишены её. Мы дадим вам свободу. Кто желает — вернётся на родину в деревню. Или осядет в Петрограде, работу и жильё найдём. А кто не мыслит жизнь без моря, пусть учится офицерской премудрости. Думаете, командовавшие вами господа офицеры умнее, порядочнее? Нет, они просто из богатеньких семей.
