Новое дело - Никита Киров

Место их базы, небольшого отряда, который собрал Бродяга. Пятеро человек, включая Сегу и самого Диму — ещё двое открыли ворота и смотрели на нас, а третий находился внутри гаража.

Все наши, из Чечни. Но на меня смотрят, как на чужого. Нет, скорее — как на заблуждающегося. И Диме верят.

— Фидель дураком не был, — продолжал Бродяга. — Поэтому когда он позвал, я к нему пошёл, чтобы он суть объяснил, как здесь всё устроено, и откуда начать. Он думал, что он меня использует, а я его. Вот и присмотрелся ко всему, и теперь он стал не нужен.

— Хотел его убирать?

— Убрал бы рано или поздно, но сегодня подходящий момент, пока они все друг другу готовы в глотки вцепиться. Другой такой день настанет не скоро.

— Всё просчитал, значит.

— Готовился. Знаешь, если с самого сильного начать, то с остальными будет проще. Думаешь, почему Гарик поднялся? Не из-за статьи авторитетной и не из-за связей, а потому что это его брат всех сломал в городе: и «синих», и «спортсменов». И поэтому с ним стали считаться. И с нами будут, никуда не денутся. Думаешь, я всех на штурм впустую отправлю, как Грачёв делал? Или как этот Пашка Мерседес всех продам? Нет, мы по уму будем.

Они вышли из машины, я присмотрелся к ним. Несколько парней, побывавших под Бамутом в Чечне, попавшие в сильный замес. Верят спецуре, потому что их он спас.

Но вот-вот закопает всех снова, война догонит всех здесь. Не погибли там, но сгинут на гражданке, как многие, не понимая и не принимая её. Вот только они — одни из нас, и свои навыки могут применять в другом деле, а не сдохнуть впустую.

— Так что, Старый? — спросил Дима. — С нами или без.

— Давай по чесноку, — сказал я. — Вот говоришь, что меня уважаешь. Я вот тебя тоже уважаю, что на помощь пришёл. Этот должок не забуду, и однажды так же приду спасать. Может, даже раньше, чем ты думаешь. Но тебя я понял, кто ты такой.

— Поясни, — он нахмурился. — Чё именно ты обо мне понял?

— Ты не из-за бабок всё это делаешь, не из-за власти, и не за авторитет, — медленно проговорил я. — Просто ты делаешь то, что умеешь. Воюешь. А когда не воюешь, то весь расклеенный — руки трясутся, самого трясёт, едва ходишь. Как старик в свои сорок с лишним. А когда война идёт — ты собранный, стреляешь, действуешь. Только тогда ты — живой.

Его лицо дёрнулось, а я продолжал:

— Пацанов собираешь, чтобы они тоже воевали вместе с тобой, как там. Чтобы при деле были. Ты им правду говоришь, что их там кинули, и что здесь они никому не нужны. Все видят, что нет работы, что жить трудно. Что из наших кто-то на игле, кто-то на синьке, кто-то в братве. Но ты не прав в главном.

— Чего? — глухо спросил он.

— Тебя не примут вместо Фиделя. Никогда. Тебя посчитают угрозой и избавятся, будут мстить. Любая группировка попытается тебя прижать, просто чтобы выжить самим. Даже если ты всю местную братву будешь кошмарить, ты всегда будешь для них врагом. В городе или области тебя достанут, пулей, ножом или через ментов. У них много способов. Потому что Фидель был одним из них, а ты — чужой. Опасный, и вот поэтому тебя будут уничтожать. А заодно и всех пацанов, кто за тобой пойдёт.

— Хватит, Старый, — прохрипел Бродяга. — Нарываешься.

— Без угроз давай, на мне не работают, и ты сам это знаешь. Хотел их защитить, порядок обеспечить? Чтобы они сильными стали, чтобы снова цель появилась? Чтобы здесь то братство возродилось?

— Да, — глухо сказал он.

— Я тоже так хочу. Но ты ведёшь их в мясорубку, как Паша Мерседес. Даже хуже. Грачёву было плевать, он был оторван от реалий на земле, его больше политика интересовала, чем война. Грозный он бы взял силами одного полка ВДВ, как же. Они там в кабинетах у себя все — храбрые вояки. Он не понимал, а вот ты всё видишь, понимаешь и знаешь, что будет. Но всё равно делаешь.

Он молчал, так сжав челюсть, что напряглись мышцы. Я понимал, что давлю на больное. Но надо продолжать. И парни слушают, делают выводы.

— Поэтому ты и хочешь, — говорил я, — чтобы я на твоей стороне был. Чтобы я признал, что ты прав. Потому что в глубине души понимаешь, что прав-то как раз я. Суть-то в этом, Дима.

— Завязывай, Старый… — он скрипнул зубами. Его парни переглянулись.

— Да, ты понимаешь. Но не признаешь это, не сможешь. На войне было братство, а сейчас ты один. Вот и ищешь тех, кто будет рядом, говоришь им то, что всех задевает. Но ты ведёшь всех на смерть. А за мной люди идут, потому что я им показываю, что есть мир.

— Мир — не для нас, — со злостью сказал Бродяга. — Чё это за мир? На заводе за три копейки горбатится, которые ещё и задерживают по полгода? Да тебя ещё туда и не возьмут, скажут, что психи, которые с войны пришли, им не нужны. Знаешь, сколько наших там перебили? — тихо произнёс Дима. — У меня всё продумано было! Всё! Вот-вот взяли бы этого Хаттаба! Всё готово было! Сам всё спланировал, всё утвердили! Я бы ему лично башку отчекрыжил! Этим самым ножом.

Откуда достал нож, я даже не понял. Очень острый, блестящий, с лезвием, на котором были царапины от точильного камня. Явно забугорный, не наш. И владеть им он умел.

А говорить стал про свою больную тему. Не про мир, а про то, что было там. Потому что это беспокоит сильнее, то не законченное дело, и он будто снова пытался собрать группу. Просто враг другой, хотя для него разницы нет, кто именно его враг. А она есть.

— Не вышло, — произнёс я.

— Отрезать хотели ему башку, как они наших пацанов резали, — совсем глухо говорил Бродяга. — Всё готово было. Но пошло всё через жопу.

— Засада там была на вас? — спросил я. — Кто-то сдал?

— Да, — он кивнул. — Дохрена их там было. Мы отход запросили, а