Сумрачный гений князя Андрея - Августин Ангелов
— Но, как? Ведь стрелявшие в тебя сбежали, и неизвестно, найдут ли их! — воскликнул Андрей. — А одних финансовых ведомостей, даже с расшифровкой, может быть недостаточно! Нужен явный, неопровержимый факт подготовки покушения, передачи информации французам или денег от французов!
Андрей подошел к окну и смотрел на затянутое свинцовыми тучами небо, в котором кружились снежные вихри январской метели.
Пьер проговорил тихо:
— Они обязательно совершат ошибку. Голицын загнан в угол. А загнанный зверь всегда ошибается. Необходимо лишь подготовить ловушку и дождаться, когда он в нее прыгнет. И для этого… — лицо Пьера озарила холодная, решительная улыбка, совсем не свойственная прежде этому добродушному увальню, — нам нужно немного подождать. Впрочем, я не сказал тебе всего, что узнал… Боюсь, для тебя, дружище, это известие будет крайне неприятным.
Пьер встал из кресла. Его массивная фигура казалась поникшей. Лицо его было не просто расстроенным — оно выражало глубочайшее потрясение, будто рухнул весь его мир. Он подошел к бюро, на котором лежали несколько писем.
— Андрей, — голос Пьера дрогнул. Он взял верхнее письмо. — Я добыл доказательства через масонов. Но, не совсем те, на которые рассчитывал. В организации шпионажа замешана твоя бывшая любовница Иржина фон Шварценберг и ее супруг, виконт Леопольд Моравский. Эта парочка теперь работает на французов. Вернее, на Австрию, которая снова переметнулась на сторону Бонопарта после его брака с Марией-Луизой Австрийской. Так вот, зная про долгую связь Иржины с тобой, французская разведка использует ее знания о тебе в своих целях. А Леопольд Моравский давно работал на австрийскую разведку, а одновременно — и на французскую! Он был двойным агентом еще во время событий в Моравии…
— Ах, вот оно что! То-то он никак не пострадал, когда убили остальных организаторов мятежа, да и странным образом сбежал к нам сюда в Петербург! А Иржина… Она все знала, — прошептал Андрей, смотря в пустоту. — Каждое мое начинание, каждое слово, сказанное мной в доверительном разговоре… А теперь, получается, о моих планах уже известно в Париже. Значит, знает и Бонапарт! Как же я был… слеп! Нельзя было отпускать эту женщину из России…
Андрей сжал кулаки. Удар был точен и безжалостен. Они искали финансовые нити, ведущие из Франции к ретроградам, но нашли другое. Враги били по самому уязвимому — по сердцу и доверию его самого. Компромат на Голицына с Ростопчиным мерк перед этим неожиданным известием о личном предательстве со стороны Иржины и Леопольда…
— Это не просто шпионаж, Пьер, — холодно произнес Андрей. — Это месть с ее стороны за то, что я выбрал в качестве своей жены не ее, а Наташу. И теперь Иржина подает мне это блюдо мести холодным, по прошествии времени и именно в тот момент, когда я меньше всего ожидал… Но тем, кто использует ее обиду на меня, не удастся ни сломить меня, ни вывести из игры. Они недооценили мое упорство. Мне плевать на прошлое, потому что я живу ради будущего. И стареющая баронесса для меня давно уже ничего не значит. Что она может выдать им? Конструкцию паровой машины? Но, в Европе их и без меня используют. Или мои амбициозные планы по перевооружению армии? Но, я уверен, что вражеская разведка и без того об этих планах уже хорошо информирована от тех же наших ретроградов. А вот пусть попробуют в Европе сделать что-то подобное моему новому оружию. Это не так просто. Одно дело — концепция. И совсем другое — реальные изделия, воплощенные в металле. А технологические секреты я с Иржиной никогда не обсуждал. В любом случае, очень хорошо, дружище, что ты узнал правду про Иржину и Леопольда.
Пьер поднял на него глаза, и в них читалась растерянность.
— Что же нам делать, Андрей? — спросил он.
— Нам? — Попаданец подошел к столу и аккуратно собрал письма Иржины своим резидентам в Петербурге, перехваченные людьми графа. — Ты отдашь мне эти письма. А я сделаю так, что этот удар обернется против тех, кто его нанес.
Глава 22
Андрей взял пачку писем. Его пальцы не дрожали, как у Пьера, хотя внутри в душе попаданца бушевала буря негодования: обжигающее предательство бывшей любовницы, которой он полностью доверял, стыд за собственную былую слепоту, ярость от осознания, сколько информации могло утечь к Бонапарту через Иржину. Да и виконт Леопольд Моравский, которому он помогал адаптироваться в Санкт-Петербурге, приютив его в своем доме и взяв на полное содержание, оказался неблагодарным подлецом. Но, поверх этого хаоса в душе холодной пленкой легла привычная дисциплина ума человека из будущего.
Андрей понимал: бурные эмоции были роскошью, которую он не мог себе позволить. «Они бьют по мне через эмоции, рассчитывая на шок, на замешательство в моих действиях, на мои ошибки, — думал он, машинально раскладывая письма, добытые Пьером, на столе, словно пасьянс. — Значит, моя ответная реакция должна быть абсолютно рациональной и неожиданной для них».
— Что ты задумал, André? — тихо спросил Пьер, видя, как меняется лицо друга — от потрясения к ледяной внутренней сосредоточенности.
— Они сыграли на моем прошлом. А я сыграю на их настоящем, — Андрей поднял на друга тяжелый взгляд, и в его глазах Пьер увидел не знакомую дружескую теплоту, а стальную непреклонную решимость. — Иржина считает себя важным игроком в этой шпионской игре. Она отличная актриса, втершаяся ко мне в доверие, а теперь разыгрывающая карту мести. Но, на самом деле, она всего лишь пешка в игре настоящих игроков, которые стоят за ее спиной. Ею играют владетельные господа дома Шварценбергов с Бонапартом за свои собственные интересы. А баронесса именно та пешка, которой всегда можно пожертвовать, чтобы получить позиционное преимущество. Вот только, она не понимает этого… Что же касается виконта Моравского, то, получается, что на его совести кровь вождей восстания в Моравии. А ведь он выдавал себя за их искреннего друга… Вот почему он так легко потом сбежал сюда, в Петербург, в то время, как остальных участников мятежа власти настигали и убивали: уже тогда за его спиной стояли Шварценберги и французы.
Он взял одно из писем. Бумага была качественной, с гербом Шварценбергов, пахла дорогими духами, которые он когда-то знал так хорошо. Каждое слово, выведенное изящным почерком Иржины,
