Назад в СССР: Классный руководитель, том 2 - Евгений Алексеев

— Ты не любишь икру? — поинтересовался я.

— Нет. Ненавижу. Тошнит от неё уже. Ешь сколько хочешь. Ещё принесут.

Я решил тоже не показывать виду, что дико голоден. Но от икры не отказался. Особенно чёрной — настоящей икры в своей жизни я не видел никогда. В советское время продавали какие-то белёсые шарики, которые зачастую сцеплялись в безвкусные твёрдые комочки. Болтали, что искусственную икру делают из нефти. На самом деле, та чёрная икра, что продавалась в магазинах, была просто из перемолотой рыбы, и с помощью каких-то ухищрений наших химических НИИ она выглядела шариками. А та, что я попробовал, просто таяла во рту. И почему-то на ум пришли строчки из юморески Жванецкого, которую гениально озвучил Аркадий Райкин — «я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет — у меня есть! Ты попробовал — речи лишился! Вкус спецфический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди.»

И я тоже лишился речи на мгновение, пока поглощал всё эти деликатесы. Нет, в моё, современное время, я бы все это смог купить без проблем. Хотя и чертовски дорого. Ну, кроме чёрной икры, конечно, которая так и оставалась искусственной. Но тут я ощутил себя реально голодранцем, которого подпустили к столу, за которым ест знать.

Прожевав несколько кусочков, Борис взял хрустальный графинчик с прозрачной жидкостью и спросил:

— Будешь?

— А это что?

— Водка. Так себе. Пить можно под закуску.

— Я не пью алкоголь, — покачал головой.

— Ну, не пьёшь, значит, не пьёшь, — Боря даже спрашивать не стал, почему я отказываюсь от водки, просто поставил на стол, наколов на вилку кусок колбасы, отправил в рот. — И мне нельзя.

Взяв со столика бутылку боржоми, Борис открыл, помотал передо мной, предлагая, когда я отказался, налил себе. А я решил попробовал, что налито в стеклянный графин — виноградный сок, настоящий, не разбавленный, словно только, что выжатый из свежих ягод.

Я уже заметил, что напротив нас, у стены установлен длинный стол, застеленный светло-бежевой льняной скатертью с бахромой. В центре, как королева, восседала Марина в открытом золотистом платье, слева ее отец, справа — муж, почему-то с такой кислой физиономией, будто сделал большое одолжение присутствующим, что пришёл на праздник. Над столом висел дугой транспарант с надписью «Поздравляем с днём рождения нашу несравненную Марину Кирилловну!», украшенный разноцветными воздушными шариками. Подняв глаза к потолку, девушка задумчиво слушала разговор мужчин и явно скучала. Ринуться к ней с цветами я постеснялся, сидел и смотрел на неё, ощущая как досадой заполняется душа, жжёт боль из-за моего унизительного положения. Марина вдруг заметила меня, расплылась в радостной улыбке, призывно помахав рукой.

— Олег Николаевич! — рядом с нашим столиком возникла фигура мужчины в роскошном тёмно-синем костюме и галстуке-бабочке — прямо вылитый метрдотель из ресторана «Яръ» начала века. — Вас приглашают. Пройдёмте.

Он провёл меня в коридор и я, прислонившись к стенке, старался унять сердце, которое колотилось у самого горла. Дверь распахнулась, выпорхнула Марина и я протянул ей букет дрожащими руками.

— Ой, какая красота! — она прижала букет, прикрыв глаза, вдохнула аромат. — Откуда вы узнали, Олег? Я обожаю эти цветы. И где вы их достали? Поверить не могу. Спасибо.

— А это вот, — я неуклюже вытащил из кармана пиджака футляр с кулоном.

— Это что? Подарок? — она нахмурилась, но открыв коробочку, вдруг замерла.

— Это маленький сувенир, ничего особенного, — выпалил я, ощущая, как жаром запылали щеки и кончики ушей. — Из коллекции моей прабабушки, она дворянкой была, — соврал я.

Дверь распахнулась вновь, вышел Мельников, подошёл ко мне, протянув руку, которую я пожал. Марина передала отцу букет и стала рассматривать кулон с таким серьёзным выражением лица, будто я предложил её купить украшение за миллион баксов.

— Я давно такой искала, — дрогнувшим голосом, наконец, прошептала она. — Это просто… — у неё сорвался голос.

Она надела кулон, опустив в нежную ложбинку, обвила меня руками за шею и поцеловала в небритую щеку, провела губами и коснулась моего рта. Но потом резко оторвалась, задышала прерывисто, кусая губы. Отпрянула, словно я обжёг её, прислонилась к стене, прижав ладони.

— Папа, ты обещал Олегу сюрприз.

— Ах, да, — Мельников на минуту исчез и вернулся с листом бумаги, протянул мне: — Только не благодарите, Олег. Тут нет никакой моей заслуги.

Я взял из его рук бумагу и замер, прочитав короткий текст несколько раз, сглотнул комок в горле. Я держал в руках, которые ходили ходуном, как у пьяного, вожделенный ордер на установку домашнего телефона.

— Не знаю, как благодарить вас, Кирилл Петрович, — пробормотал я срывающимся голосом. — Но наш дом не телефонизирован. Как это сделать?

— Ничего, перекинут кабель — «воздушку», — спокойно объяснил Мельников. — В вашем доме у некоторых есть телефоны. А благодарить меня не за что. Этот ордер был выдан вашему отцу давно, но он не захотел им воспользоваться. Как у вас дела в школе?

— Всё нормально. Были небольшие проблемы. Но после вашего звонка все решилось.

— А что были за проблемы? — мой ответ Мельникова не удовлетворил, скорее даже заинтересовал.

— Мы хотели с ребятами поставить пьесу Брехта «Трехгрошовая опера», завуч не разрешала, но, а потом директор это дело уладил.

— Пьесу Брехта? Запретила завуч? — седые брови Мельникова поднялись, глаза округлились, потом сузились. — Странно, очень странно. Как раз сейчас проходит под эгидой Министерства культуры месячник, посвящённый юбилею Брехта. Вас должны были на руках носить за вашу инициативу.

— Ну, вот так получилось.

— Вам нужна какая-то помощь в постановке?

— Да нет, мы сами справляемся. Костюмы шьём. У меня в классе ученица есть, Ксения Добровольская, она прекрасный модельер, костюмер. Ну, и декорации надо сделать. У нас в шефах мебельный комбинат на Сходне. Там постараемся заказать.

— Ясно, — Мельников задумался, подёргал себя за подбородок. — Я думаю, что смогу вам помочь.

Достал из кармана пухлый еженедельник в бордовой обложке, полистал и что-то записал туда. Меня это напрягло, постоянно быть обязанным в чем-то Мельникову совсем не хотелось.

Мы вернулись в зал, и когда я присел за