Когда мы вернемся - Борис Борисович Батыршин
— Лаборатория функционировала года четыре, может, немного меньше, пока в середине семидесятых здесь произошёл крайне неприятный инцидент.
— Как в Карадраше? — спросил я. Вопрос был глупым — окружающая местность хотя и носила явные признаки техногенной запущенности, но на последствия масштабной термоядерной катастрофы они не тянули.
Ну что вы! — Мой собеседник энергично замотал головой. Ничего похожего! Здесь отродясь не было не то, что термоядерных, но и ядерных реакторов. Энергия на объект поступала с Тикшинской АЭС[1] — вернее сказать, должна была поступать, для чего даже построили особую высоковольтную линию. — он показал на огромную решётчатую вышку, нависшую над зданием бывшего ДК. — После инцидента объект заморозили, ветку ЛЭП так и не запустили, а теперь — сами видите…
Я кивнул. Похоже, работы, которые тут развернули — или планировали развернуть — требовали уймы энергии, если понадобилось строить такое чудище.
— В «Лаборатории 91» планировалось разместить экспериментальную установку «батута» нового, прорывного типа, а то колечко, что мы видели с дороги — пробный, сильно уменьшенный вариант. Рабочий должен был быть больше по меньшей мере, втрое, но до его строительства так и не дошло. Во время очередного эксперимента произошёл выброс тахионного поля необычайной мощности, погибли люди, было разрушено уникальное оборудование, вот этот самый малый, опытный «батут». Выброс накрыл площадку, на которой разместились экспериментаторы, и в числе других погиб научный руководитель «Лаборатории 91». Но этим дело не ограничилось. Из-за непредвиденных перегрузок электросети в бункере, где располагалась основная часть лаборатории, возник пожар. Он уничтожил компьютерное оборудование, а заодно и комнату, где хранились результаты предыдущих экспериментов — магнитные ленты, фотокопии документов, папки с расчётами и чертежами, причём другие помещения лаборатории практически не пострадали.
Он умолк, давая мне возможность оценить важность сказанного.
— Помнится, когда мне об этом доложили, я заподозрил неладное — уж очень целенаправленным был ущерб — однако, комиссия по расследованию установила отсутствие злого умысла. Несчастный случай, роковое стечение обстоятельств, виновные, если таковые и были, погибли все до единого…
Он покосился на меня. Я стоически молчал, сохраняя равнодушное выражение лица.
— Но легче от этого не стало. — продолжил И. О. О., убедившись, что от меня реакции ждать не стоит. — Выяснилось, что за пределами «лаборатории 91» мало кто был в курсе ведущихся здесь работ. И причиной тому вовсе не секретность — помнится, тема проходила у нас под грифом 'для Служебного пользования, всего лишь. Дело в том, что большинство физиков-тахионщиков не разделяли теории доктора Карандеева, руководившего работами. А кое-кто вообще объявил его безответственным прожектёром, авантюристом от науки, ничуть не лучше безвременно сгинувшего Поля Гарнье.
Я хмыкнул. Сравнение, на мой взгляд, более, чем двусмысленное — многие считали француза гением, и в их числе был и Валера Леднёв, ещё одна жертва, принесённая на алтарь тахионной физики.
— Целиком разделяю ваш скепсис, Алексей. — И. О. О. верно истолковал мою реакцию. — Но сделать тогда действительно ничего было нельзя: копии материалов исследований не сохранилось, продолжать работы доктора Карандеева было некому и не с чем, и проект быстренько прикрыли. О лаборатории и остатках экспериментальной установки предпочли попросту забыть. Была, правда, попытка оживить эту тему — в восемьдесят седьмом, через год после отлёта «Зари» — но там тоже дело кончилось серьёзной аварией. Но об этом, с вашего позволения, поговорим в позже — а сейчас займёмся тем, ради чего я вас сюда, собственно, привёз.
* * *
Вблизи установка выглядела не слишком внушительно — ржавая тороидальная конструкция высотой с хрущёвскую пятиэтажку, стояла на ребре, опираясь на растрескавшееся бетонное основание. С кольца свешивались жгуты проводов, в трещинах фундамента проросла трава, покосившийся забор из колючей проволоки украшала облезлая табличка «Стой! Стреляют!». Бэлька принюхалась и смешно фыркнула — запахи сырой ржавчины и застарелой, но словно впитавшейся в бетон гари явно не пришлись ей по душе.
— Мерзость запустения, да и только… — мой спутник огляделся по сторонам. — Трудно поверить, что для этого всего понадобилась целая атомная энергостанция, верно?
Я кивнул.
— Не секрет, в чём состояла теория этого… Карандеева? Нечто вроде идей Гарнье, насчёт получения энергии из «червоточин»? У нас их тоже, помнится, отвергали…
— Какие уж там секреты… — И. О. О. поправил ремень висящей на плече портативной рации. — Нет, Карандеев и его группа работали в другом направлении. Он, видите ли, выдвинул гипотезу, что в момент возникновения в «батуте» тахионного зеркала возникают искажения не только пространственной, но и временного континуума — и этим при определённых условиях можно воспользоваться
Я удивлённо глянул на собеседника.
— Они что же, пытались построить машину времени?
— Можно сказать и так. — И. О. О. согласно опустил голову. — В любом случае, из этого ничего не получилось… ни тогда, ни потом.
— Значит, были и другие попытки?
Были, как без того — собственно, я об этом уже упоминал… Группа молодых учёных попытались реанимировать это направление. Им удалось где-то раздобыть черновики Карандеева, и они попробовали повторить эксперимент, используя экспериментальную установку, смонтированную на базе стандартного нуль-портала — такие тогда только начали выпускать серийно и монтировать не только на орбитальных станциях, но и на поверхности Земли.
— И как, повторили?
Он кивнул.
— Да, причём с тем же результатом. Возникшим в результате аварии пожаром было уничтожено всё смонтированное влаборатории оборудование, включая и переделанный для эксперимента нуль-портал. К счастью, эксперимент они проводили в хорошо защищённом помещении, на одном из глубинных, подземных уровней Главного Здания МГУ. Стены там толстенные, несколько метров бетона, так что обошлось без серьёзных разрушений. А вот людям не так повезло — выброс тахионного поля как языком слизал двух человек. Между прочим, — он наморщил лоб, словно припоминая что-то, — один их них, студент пятого курса физфака МГУ, был однофамильцем автора этой вашей «Истории Галактики».
— Да ну? — я оживился. — Говорите, он учился на Физфаке?
— На кафедре тахионики. Остальные тоже были оттуда, кажется, за исключением одного.
— Занятно… — я покачал головой. — Дело в том, что тот мой друг тоже закончил два курса Физфака МГУ. Правда, другого отделения, астрономии — никакой тахионики у нас, как вы понимаете, тогда не было. Потом почему-то оставил учёбу, пошёл в армию,
