Он вам не Тишайший - Вадим Шведов

— Слушай, Фёдор Михайлович. Ты же умный человек и знаешь цифры. Где сейчас лежат основные деньги? Не в казне. Они осели в сундуках у купцов, в монастырских кладовых, в подвалах у скупых бояр. Мёртвым грузом лежат. Не работают. Мы же это поменяем! Предложим людям не греховный рост у частного ростовщика, а честный, государственный процент. Безопасно, надёжно, под царское слово. Они понесут нам деньги, и у нас появятся капиталы. Огромные капиталы.
Делаю паузу и смотрю Ртищеву прямо в глаза.
— А потом мы эти деньги будем одалживать. Не им самим — это глупо. Будем одалживать их себе. Государству. На те же самые проценты. Для устройства мануфактур, на содержание армии, на строительство дорог. И будем одалживать себе под меньший процент, чем мы платим вкладчикам. Разница — это доход банка. Понимаешь? Деньги начнут рождать новые деньги.
Фёдор Михайлович молчит. Он щурится, и в его голове, привыкшей к прямолинейным статьям дохода и расхода, медленно, со скрипом, начинает выстраиваться новая, невероятная конструкция. Глава приказа представляет себе поток монет. Не разовый налог, а непрерывный поток. Казна в этой картине не просто получает деньги, — она становится сердцем, которое гонит кровь по финансовым жилам страны.
— Но… — находит он в себе силы возразить. — А если все вкладчики разом придут и захотят забрать свои деньги? У нас же не будет всей суммы на руках. Мы её будем тратить.
— Верно, — киваю. — Поэтому не будем тратить всё. Создадим резерв. Например, будем хранить в сундуках банка четверть всех поступлений. Остальное — в дело. И люди должны знать, что банк — это надёжно. Что за ним стоит государство. Царь. Я и моё слово.
— И главное, Фёдор Михайлович. Так мы будем зависеть только от самих себя и от доверия народа. Это ли не лучшая основа для силы?
Ртищев глубоко вздыхает. Он смотрит на исписанный цифрами и схемами листок, а потом на горящие глаза царя. Это безумие. Это немыслимая афера. Это гениально.
— Что…что мне нужно делать? — тихо спрашивает он. Голос его всё ещё дрожит от напряжения, но в нём уже нет страха. Теперь в нём азарт.
— Во-первых, разработать устав банка. Прописать в нём все правила: проценты по вкладам, условия выдачи ссуд, ответственность сторон. Всё должно быть прозрачно и ясно. Чтобы никто не мог сказать, что его обманули. Во-вторых, найти здание в самом центре Москве, в Китай-городе. Прочное, каменное, с хорошими подвалами для хранения денег. Каждый должен видеть, что тут всё надёжно и надолго. В-третьих, начать печатать те самые расписки. Красивые, на хорошей бумаге, с водяными знаками, чтобы их невозможно было подделать. Назовём их банковскими билетами.
— Что за водяные знаки?
— Это специальное изображение или рисунок на бумаге, которое выглядит светлее или темнее при просмотре на просвет. Надо будет заказать в Италии крупную партию, а потом поручить академикам научиться самим такое делать.
Глава приказа ошарашенно слушал, но продолжал записывать.
— А ещё Фёдор Михайлович, — необходимо найти людей. Честных, грамотных, с быстрым умом. Их нужно будет обучить и создать целый штат. Затем мы начнём выдавать жалованье только через банк, заодно рассказывая всем про вклады и их выгоды.
— Это займёт время, государь — неуверенно говорит Ртищев, но уже не в виде возражения, а как реальный прогноз.
— Займёт, а поэтому начинай прямо с завтрашнего дня. В этом году банк должен появиться. А до тех пор постараемся продержаться. Есть у меня ещё пара идей…
Глава 13
Кто ищет, тот всегда найдет
Холодный уральский ветер бьёт по лицу, забирается под одежду, заставляет ёжиться и кутаться плотнее в поношенный плащ. И даже не скажешь, что сейчас лето. Постоянно пасмурно и прохладно. Егор, сын дьяка, сотрудник Государевой Академии наук идёт по каменистой тропе за своим начальником, рослым Богданом. Его ноги ноют от усталости, и каждый камень под сапогами кажется личным врагом. Который уже месяц идут они по этой забытой богом глухомани, что на картах значится как верховья реки Исеть.
Впереди отряда из двух десятков человек, идёт проводник из местных, охотник по имени Канак. Он молчалив и смотрит на нас тяжело шагающих, московских, с плохо скрываемой усмешкой. За нами тянутся: молодой новичок — рудознатец Фёдор, двенадцать стрельцов для охраны и шесть рабочих, устало переругивающихся между собой.
— Егор, посмотри на карту, — хрипло говорит Богдан, останавливаясь и доставая из-за пазухи свёрток с выцветшими чернилами. — Мы должны быть где-то здесь. Эта река…как её…Исеть?
Карта — наше сокровище и одновременно главная насмешка. Нарисована она была лет сорок назад каким-то московским дьяком, который вряд ли сам здесь бывал. Леса изображены схематичными ёлочками, реки — синими змейками, а вместо названий — пустые места или загадочные пометки: «Дикое поле», «Камень», «Угоже». Мы идём почти вслепую.
Разворачиваю холст. Чернила выцвели, линии расплылись. Сравниваю изгиб реки внизу с тем, что вижу вокруг. Холмистая местность, поросшая густым, тёмным хвойным лесом. Скальные выходы серого камня торчат из земли, как старые, гнилые зубы. Река Исеть тут ещё неширокая, но быстрая и холодная, с каменистыми перекатами.
— Кажется, мы здесь, — показываю на пятно, обозначенное как «Камень великий». — Но уверенности нет. Карта слишком стара.
Богдан тяжело вздыхает, и от этого его лицо, обветренное и усталое, кажется ещё более мрачным.
— Опять, кажется. Уже четыре месяца тыкаемся по тайге, словно слепые котята. И ничего. Совсем ничего. Но даю слово, Егор, обратно не двинемся, пока не найдём…
Мы снова продолжаем свой полный трудностей путь. И даже наше снаряжение вместо прежнего восторга теперь вызывает горькую усмешку: компас в деревянном футляре, зрительная труба, молотки, кирки, лопаты, бумаги для записей. Это всё то немногое, за счёт чего мы должны достичь так желаемого результата. Из Москвы уже отправлены три экспедиции. Первая смогла найти железную руду под Тулой. Вторая отправилась в заволжские степи за солью и пропала без вести. Говорят, их взяли в полон степняки. А мы — третьи. Наша задача самая безумная — найти золото.
Бесконечный камень, холодная вода, колючий лес, поганые болота и страшные комары, заедающие до крови…
— Канак! — окликает Богдан проводника ближе к вечеру. — Остановимся здесь. Разобьём лагерь у реки.
Тот молча кивает, осматривая площадку под привал. Рабочие ставят палатки





