Парагвайский вариант. Часть 1 - Олег Воля
Индейцев же он учил простым фокусам для того, что бы они быстрее прониклись чувством собственной исключительности. Быстрее привыкли внимательно слушать то, что он говорит.
А пока ученики тренировались, Солано вернулся к реализации своей идеи, как сразить наповал целую толпу уважаемых шаманов. Он решил на их курултай — прилететь! Да, именно так. Спуститься с небес. Что может быть эффектнее для этого времени и для этих людей? А помочь ему в этом должен был самый обыкновенный дельтаплан. И не беда, что до дюралюминия и синтетических тканей ещё сто лет. Отто Лилиенталь прекрасно обходился парусиной и ивовыми ветками. Да к тому же немецкий пионер воздухоплавания не имел никакой теории и опыта предшественников. А у Солано всё это было.
Мысль о полёте пришла ему в голову ещё в гостях у Кураку Акуллек. И, убегая от парагвайских спутников, он забрал то, что должно было помочь ему в этой задумке, а именно набор бамбуковых шестов и большое, выгоревшее на солнце полотнище из хлопчатобумажной ткани, чем-то пропитанное для водонепроницаемости. Воздух ткань тоже почти не пропускала. По крайней мере, хозяин дома, обладатель могучей грудной клетки, не сумел продуть ткань, прижав её к губам. А простимулированная древним богом память Солано подсказывала, что человек своими лёгкими может создать давление полтора-два фунта на квадратный дюйм, что чудесным образом совпадало с расчётной нагрузкой на поверхность крыла дельтаплана.
Но тряпок и палок было недостаточно. Нужны были металлические узлы креплений конструкции и предельно прочные и надёжные расчалки. А таковыми Иван считал только шёлковые шнуры. На кузнечно-слесарные работы и на покупку фурнитуры требовались деньги, и начать надо было с их заработка.
* * *
Хосе Фейхоо, ректор Колледжа наук и искусств, потирал лысину и собирался с мыслями, чтобы начать писать очередное письмо с мольбой о материальной помощи своему учебному заведению. Да только к кому?
Креольская элита всё не может успокоиться и делит власть. Нынешний президент Перу Агустин Гамарра строит планы аннексии Боливии. Откуда здесь взяться деньгам на Новый Университет, открытый с фанфарами и речами о «свете разума для новой нации». Он теперь походил на старую библиотеку: пыльные аудитории, облупившаяся позолота на портретах, и два профессора-пенсионера, которым просто некуда идти, бормотали лекции двадцати студиозусам, чьи потрёпанные камзолы красноречивее слов говорили о выборе между философией и ужином.
— Отец Хосе, к вам посетитель, — просунулась в дверь голова Бенито — сынишки дворника, который исполнял роль курьера, бегая по городу.
«Кого там чёрт принёс? Прости, Господи!» — подумал ректор, не ожидая от визита ничего хорошего.
В дверь вошли двое: мужчина в выцветшем сюртуке — явно метис, чьи предки смешали кровь конкистадоров и инкских князей, — и худощавый мальчишка, чей взгляд странно сочетал детскую любознательность с холодной расчётливостью взрослого.
— Мы бы хотели арендовать у вас аудиторию, — после приветствий пояснил цель своего визита мужчина. — Для публичной демонстрации возможностей человеческого разума.
— Балаганщикам место на площади Майор! — возмутился ректор. — Здесь храм знаний, сеньор!
— Это не балаган или театр. Мы хотим продемонстрировать высокое искусство иллюзии и невероятные способности человека. Это ли не роднит нас с задачей, стоя́щей перед вашим колледжем?
Ректор посмотрел на них и недоверчиво переспросил:
— Что вы собираетесь показывать?
— Я могу запомнить сто любых слов, названных на любом языке, — вклинился в разговор мальчик. — И повторить их в любом порядке и последовательности.
Хосе Фейхоо несколько мгновений переводил взгляд с одного посетителя на другого, а потом потребовал:
— Докажите.
— Загадывать слова будете вы? — уточнил мальчик.
— Вот ещё, — усмехнулся ректор. — У меня здесь есть кому проверить вас. Идёмте.
И он повёл странных посетителей за собой по галерее, обрамлявшей внутренний дворик университета. Дворик был квадратным, со сторонами по двадцать метров. Большие окна аудиторий выходили как раз во двор, и было видно, что практически все они пусты. За одним исключением.
Ректор извинился перед профессором и прервал лекцию.
— Докажите свои слова, и мы поговорим об аренде.
— Хорошо, — кивнул мужчина и обратился к студиозусам. — Амиго, я вижу, у вас есть грифельные доски. Напишите на них нумерованный список ста любых предметов на любых языках, и мой ассистент продемонстрирует вам свою феноменальную память. Он без труда запомнит их и повторит в любой последовательности. Прошу.
Ректор кивнул, подтверждая просьбу, и студенты зашумели, перекрикиваясь и толкаясь. Наконец, пять досок, исписанных по двадцать строк, были готовы, и сами студенты их громко и чётко зачитали. Половина слов была на латыни, были и немецкие, и французские, и даже на кечуа и аймара.
Аудитория испытала настоящий шок, когда мальчик, совершенно не напрягаясь, повторил их все и потом спокойно отвечал на выкрики: «С семидесятого до сорокового в обратном порядке! Каждое третье! Все числа, кратные пяти!»
Хосе Фейхоо вынужден был признать правоту посетителей, и они вернулись к переговорам в ректорский кабинет.
— Вы меня впечатлили, юноша, — обратился он к феномену. — Не желаете поступить в наш университет, когда придёт время?
— Я подумаю, — скромно потупился мальчик.
— Итак, — вернул разговор к теме визита мужчина. — Я полагаю, пяти процентов с выручки за каждое представление вам будет достаточно?
— Да вы что, издеваетесь⁈ — возмутился ректор. — Не меньше половины. Вы же не на базаре, а на территории почтенного учебного заведения.
— Вот именно из почтения к профилю вашего заведения я и предлагаю десять процентов, — кивнул мужчина. — Даже церковь не берёт со своих прихожан больше.
— Церковь не несёт света образования в массы, а нам приходится преодолевать немыслимые препятствия на этом пути. Сорок.
— Наше представление только подчеркнёт, какие способности таятся в человеке, что несомненно привлечёт к вам новых абитуриентов и жертвователей. Двадцать.
— О боже! Да куда нам ещё студентов? — взмолился ректор. — Я не могу найти средства, даже чтобы поддержать текущую работу колледжа. Тридцать.
— Хорошо, я согласен на двадцать пять и печать афиш на вашей типографии.
— Работу типографии вы оплатите отдельно, но на двадцать пять я согласен.
На том и договорились. Мальчишка всё это время смотрел на торгующихся мужчин
