Деньги не пахнут 4 - Константин Владимирович Ежов
Фраза повисла, обрываясь на полуслове, словно тетива, ещё не отпустившая стрелу. В студии стоял напряжённый воздух – густой, вязкий, как перед грозой. В тишине звенели только негромкие щелчки камер и редкие кашли зрителей. На миг даже показалось, что лампы софитов гудят громче обычного, и этот звук только подчёркивал напряжение.
– Мы пошли за ними.
Так выглядело новое полотно, которое удалось переписать. Harbor Lobster ушёл в прошлое, но на его месте вырос другой бренд. С этой переменой открывалась возможность рассказать совершенно иную историю – историю, где Epicura не бросает своих чёрных клиентов, потерявших дома и работу, а, напротив, отказывается от старого флагмана ради них.
Не люди брошены – брошен сам флагман ради тех, кто всегда был основой. Ради тех, для кого лобстер превратился в недосягаемую роскошь.
На лице Акулы скользнула тень замешательства. Он быстро собрался и снова ударил в лоб:
– Ваши объяснения всё время меняются. Только что речь шла о стратегии, подстроенной под новые потребительские привычки, а теперь выходит, что всё это ради ваших старых клиентов? Где же логика?
Звучало как обвинение в двойной игре. Но ответ пришёл уверенный, спокойный:
– Никакой противоречивости нет. С самого начала говорилось одно: наши клиенты сместили свой интерес в сторону fast-casual, и мы пошли за ними. Просто не уточнялось, что речь идёт именно о чернокожих семьях, потерявших жильё.
Пауза. Акула сжал губы, но слов не нашёл.
Лёгкая, спокойная улыбка скользнула по лицу, словно хозяин ситуации наблюдал за партией в шахматы.
– Если бы это не было сделано ради наших клиентов, смысла держаться за морепродукты не было бы вовсе. Рынок нестабилен, издержки велики. Но был выбран особый путь. Среди множества сетей остановились на Double Crab House – бренде, который ведёт чернокожая семья, где готовят блюда южной кухни, насыщенные их специями, традициями и культурой.
Не случайность, а тщательно выстроенный замысел. Ещё тогда этот шаг задумывался как история с особым посылом.
– Есть старое выражение – убить двух зайцев одним выстрелом. Именно так и выглядела эта возможность.
Взгляд скользнул прямо в камеру, спокойный и твёрдый, словно обращение шло не к залу, а к каждому зрителю лично.
– При разборе успеха Chipotle было ясно: секрет – в мексиканских корнях бренда. Уникальный вкус и культурная окраска сделали своё дело. Людям наскучили привычные блюда, они жаждали новых ощущений. Так почему бы и чёрной кулинарной традиции не стать такой же движущей силой?
Бровь Акулы едва заметно дёрнулась, словно от укола.
Уверенная улыбка его оппонента расширилась, почти играя.
– Нам хотелось, чтобы бренд, выросший из чёрной культуры, стал лидером fast-casual, новым Chipotle. Этот шаг позволял защитить клиентов и одновременно расти самим. Это был идеальный баланс. Но и не только. Было великое желание превратить этот бренд в настоящий Nth Flow ресторанной индустрии.
История, от которой хотелось аплодировать.
Акула быстро спрятал замешательство и нанёс последний удар:
– Если уверенность была столь сильной, зачем скрывать всё до последнего? Почему не сказать прямо: бывших клиентов Harbor Lobster ждёт новое место? Почему акционерам не объяснили открыто, вместо того чтобы принимать решения кулуарно?
Вопрос звучал как приговор. Если стратегия была столь тонкой и продуманной, зачем же тогда тайна? Почему такая поспешность?
В студии повисла тишина, тяжёлая, как перед ударом грома. В глазах зажглась тень заранее подготовленного ответа. Лицо стало серьёзным, черты напряглись – теперь настал момент надеть маску тяжёлой задумчивости.
– Мы стремились вырваться из расовой рамки.
На лице Белой Акулы промелькнула тень недоумения – только что речь шла о чернокожей семье-владельце, о бренде с афроамериканскими корнями, о специях и традициях, а теперь вдруг – разговор о выходе за пределы самой темы расы?
Но слова не остановились.
– Вопрос расы – словно тонкая струна: стоит лишь коснуться, и звучит слишком громко. Дискриминация живёт повсюду, а любые меры поддержки тут же называют несправедливым преимуществом. Достаточно произнести слово "чёрный" – и оно превращается в обвинение, в социальный ярлык, в неравенство. Хотелось успеха без всей этой политической шелухи – успеха, основанного только на вкусе. Чтобы именно вкус, а не лозунги, стал доказательством силы этой культуры.
В глубине зала кто-то кашлянул, разорвав напряжённый воздух.
Разумеется, всё это звучало красиво – почти благородно. На деле же бизнес напоминал поле боя, где каждый использует любое оружие, лишь бы победить. Идеалы и чистая вера в принципы в мире корпораций редко имеют вес. Директор, который позволяет себе роскошь идеологий, рискует вылететь из кресла мгновенно. Но кто осмелится озвучить это в прямом эфире?
Белая Акула промолчал. И это было предсказуемо. Ведь как белый топ-менеджер мог бы напасть на чёрного руководителя, который утверждает, что хочет дать шанс собственной культуре за пределами расовых рамок?
– Если бы акцент делался на "чёрности" бренда, кто-то обязательно превратил бы это в историю о бедности и страданиях. А хотелось, чтобы эту кухню приняли без жалости – за её вкус, её самобытность, её силу.
Камеры, щёлкая, поймали каждое слово. Акула откинулся назад, но взгляд его был жёстким. В голове, вероятно, крутилась мысль о том, что правильный ответ – обвинить оппонента в отсутствии деловой хватки. Но реальность требовала осторожности.
Ведь существовал ESG – три буквы, которые в те годы уже имели огромный вес. Экологическая, социальная и корпоративная ответственность. Одно неосторожное слово – и толпа инвесторов назовёт его дискриминацией, после чего акции рухнут вниз. Выиграть спор ценой краха фонда? Глупость, которая обойдётся дороже любой победы.
И потому Акула молчал.
Сергей Платонов тем временем продолжал говорить, обращаясь уже скорее к зрителям, чем к оппоненту:
– Когда мы хранили молчание, нас обвинили в расовой дискриминации. Мы неоднократно утверждали, что это безосновательно. Хотелось лишь, чтобы скандал угас. Разве есть что-то преступное в том, чтобы изучать потребительское поведение чёрных клиентов? Мы лишь старались понять их привычки.
Звучало правдоподобно – и в то же время лукаво. Ведь если бы обвинения действительно были несправедливы, защита оказалась бы куда жёстче. Но в глазах публики эта версия превращалась в трагедию, свойственную только чернокожим руководителям: никто другой будто бы и не способен понять подобный выбор.
Взгляд устремился прямо на Акулу, тяжёлый и усталый, с тенью выгоревшей силы. В этом взгляде читался немой укор: "Как тебе, привилегированному, понять всю глубину этой борьбы?"
– Но разве подобный просчёт можно назвать таким тяжким, чтобы снимать генерального директора?
Просчёт
