Деньги не пахнут 4 - Константин Владимирович Ежов

В памяти всплыло одно имя – Пирс. Только он мог выстроить такую стратегию. Значит, перед ним вовсе не пешка, а фигура, натасканная до блеска.

– Хм… значит, по-вашему, "Эпикура" посчитала афроамериканцев убыточной аудиторией и решила отказаться от этого сегмента? – ведущий, отдышавшись, снова взял инициативу.

– Нет, – твердо и четко отозвался Платонов. – Это крайне странная интерпретация.

Глава 7

Наступил день, которого ждали с нетерпением. Студия словно наполнилась металлическим звоном напряжения: прожекторы гудели, нагревая воздух, в мониторах мелькали последние заставки, а запах перегретого пластика вперемешку с кофе тянулся в нос, мешая отдышаться.

В центре внимания стояла схватка, которую публика ждала как гладиаторского боя: юный новичок против легенды. Белая Акула – имя, от одного звука которого вздрагивали даже матерые биржевые волки. Человек, чьё место на Олимпе было сразу за Баффетом и Соросом. Против него – начинающий аналитик, ещё вчера затерянный в толпе.

Разве можно голыми словами сокрушить репутацию, выстроенную годами? Разве способен безвестный юнец тенью заслонить светило? Для зрителей всё выглядело заранее решённым: внимание принадлежало звезде.

Представлялось это примерно так: на стадионе толпа жаждет увидеть звёздного нападающего. И вот на поле выходит юный игрок, показывающий чудеса дриблинга. Но вместо восторга трибуны лишь гудят: "Да уймись! Дайте нам Роналду!" Никому нет дела до стараний – все ждут любимца.

Именно поэтому задолго до эфира была расставлена особая ловушка. Чтобы публика не смогла отвести взгляд, чтобы внимание приковало к каждому слову. Для этого "Эпикуру" превратили в общенационального изменника. Огромная корпорация, уличённая в расовой дискриминации, да ещё в такое время? Достаточно было одного-единственного намёка, и страна вскипела.

"Если у вас есть рот – скажите хоть что-нибудь!" – примерно так думал каждый телезритель, включивший эфир.

И вот, когда тишина стала плотной, как воздух перед грозой, раздалось:

– Да, это правда.

Ответ прозвучал, как удар хлыста. Мгновенно внимание приковалось к говорящему. И следом, без суеты, пошло объяснение:

– Исследование действительно заказывалось. "Harbor Lobster" показывал результаты гораздо хуже конкурентов, и мы полагали, что ключ скрыт в особенностях клиентской базы.

Но не успел закончить, как сбоку врезался острый голос:

– Почему именно афроамериканцы?

Это была атака Белой Акулы – попытка сбить темп и заставить запнуться.

В ответ последовал лёгкий, почти ленивый жест плечами и спокойные слова:

– Разумеется, исследовали чернокожих. Потому что основная аудитория "Harbor Lobster" – именно чернокожие.

На долю секунды в глазах Слейтера мелькнуло замешательство. Слово было выбрано предельно прямое, грубее и резче привычного "афроамериканцы". В частной беседе – обычное дело, но в прямом эфире такой термин звучал вызывающе. Хватка Белой Акулы дрогнула – именно на это и был расчёт.

Намеренно выбранное слово стало ловушкой, тонким ударом в психику, призванным нарушить стройность атаки.

Но противник слишком опытен, чтобы позволить себе долго колебаться. Белая Акула почти сразу восстановил равновесие и нанес новый, резкий выпад.

В студии повисла густая, почти осязаемая тишина, нарушаемая лишь еле слышным потрескиванием аппаратуры и хриплым дыханием взволнованных зрителей. Вопрос прозвучал резко, будто лезвие ножа, прошедшее по стеклу:

– Даже если основная клиентура – афроамериканцы, ведь Harbor Lobster остаётся рестораном для всех? Там едят и белые, и латиносы, и выходцы из Азии. Так почему же исследование коснулось исключительно афроамериканцев?

Голос Сергея Платонова прозвучал уверенно, но сама постановка вопроса была размытой, словно удар по воде. В ответ глаза встретились в упор, и прозвучало спокойное, но колючее:

– То есть речь идёт о том, что мы якобы проверяли, неужели "чёрные не приносят прибыли"? Это так звучит для вас?

Платонов на миг осекся. Фраза, опасная сама по себе, неожиданно обернулась против него. В студии словно раздался невидимый щелчок:

– Это вы так думаете? – и напряжение ослабло.

Сергей стиснул зубы, пытаясь удержать уверенность.

– Нет, не это имелось в виду. Хочу лишь понять, почему исследование ограничилось одной группой.

Ответ пришёл мягким, но твёрдым, будто стальной стержень под бархатной тканью:

– Причина проста. В обществе нарастало беспокойство о дискриминации именно афроамериканцев в экономической сфере. Вспомните кризис: проводились масштабные исследования, и выяснилось, что даже при высоких кредитных рейтингах чёрных клиентов загоняли в кабалу – навязывали кабальные кредиты, высокие проценты, рискованные продукты. Итог – массовые потери домов и неравный удар по целым сообществам.

Пахнуло гарью сгоревших судеб и плесенью пустующих домов – воспоминания о кризисе были ещё свежи.

– Harbor Lobster обрушился вместе с ними. Если главные посетители потеряли всё, разве могли они позволить себе роскошь лобстера? Мы лишь пытались понять, к чему обратятся эти люди вместо нас.

Зал шумнул, а Платонов хлестнул в ответ:

– Так выходит, что вы оценивали афроамериканцев только по прибыльности? Хладнокровно отвернулись от тех, кто потерял всё? Исключили, будто они стали ненужными?

В воздухе запахло железом, словно от крови. Платонов умело использовал тему ипотечного кризиса, словно перекидывал вину на невидимую бурю. Но в то же время метко ткнул: как бы ни сложилась ситуация с банками, решение-то принимала именно Epicura.

– Компания должна стремиться к прибыли, – сказал он, – но ведь есть грань, которую переходить нельзя. Бросить клиентов в самую трудную минуту – это за пределами дозволенного. Разве непонятно, что именно из-за этого люди кипят возмущением?

Звучало разумно. Продажа Harbor Lobster выглядела холодным, почти бесчеловечным жестом. Но лишь на первый взгляд.

В ответ прозвучало тихое, усталое дыхание, словно ветер, проскользнувший сквозь щели:

– Странная логика. Когда это мы бросали своих клиентов?

Глаза Платонова сверкнули.

– Вы продали бренд! Он и существует-то только под новым хозяином. Разве это не бегство?

В ответ – долгий вздох, будто из глубины груди. Голос прозвучал глухо, с оттенком усталости:

– Вы смотрите на всё только глазами корпорации. А у нас был иной угол. Потеря дома не означает, что человек перестаёт выходить поесть. Просто лобстер становится недоступной роскошью. Но ведь желание отметить особый день никуда не исчезает. Нам было интересно, куда они пойдут. И результаты показали: рост продаж пришёлся на заведения формата fast-casual.

Платонов замер, и даже зрители словно перестали дышать. Его глаза сузились – он начинал догадываться, куда ведут эти слова.

Голос продолжил, мягкий, но уверенный:

– Fast-casual – это не дешёвая закусочная. Это возможность по-прежнему чувствовать праздник, но за разумные