Медведев. Книга 2. Перемены - Гоблин MeXXanik

Я с трудом сдержал вздох облегчения. Раз Морозов был на моей стороне, значит и с остальными получится договориться. Наверное.

* * *

Здание жандармерии Северска стояло на углу двух старых улиц. Снаружи оно выглядело так, словно выросло мостовой: тяжёлый серый камень, узкие стрельчатые окна, забранные решётками. Во двор вела массивная, обтесанная дождями и годами каменная арка, на которой красовался герб Империи. Камень был сильно трачен временем и уже начал крошиться.

Морозов остановил машину у арки, заглушил двигатель и произнес:

— Ну, идемте, князь.

Я кивнул и вышел из машины. Свернул в арку и вышел на вымощеный крупным булыжником двор.

— Как-то все выглядит печально, — произнес я осматриваясь.

И был недалек от истины. Всё вокруг было пропитано усталостью ведомства, которое держится на привычке, упрямстве и тех, кто в нём служит. Не ради славы, а потому что больше некому. По периметру двора тянулась кирпичная стена, с побелкой, от которой остались лишь разводы. Поверх были прикручены облезлые таблички: «Машины не ставить», «Вывоз мусора — по пятницам» и «курить здесь». Рядом с последней стояла урна, утыканная окурками, и перекошенная скамейка, на которой сидели на перекурах жандармы. Сейчас же здесь был только молоденький жандарм с темными полукружьями под глазами, которые особенно выделялись на бледном лице. Он гладил полосатого кота, который отбирался у его ноги с довольным видом. Заметив нас, парень вскочил, поправил сбившийся ремень, козырнул. Кот же нагло уставился на нас с Морозовым.

Слева от арки стоял открытый гаражный бокс, внутри которого угадывались контуры старой «Волги», раскрашенной в цвета жандармерии. Рядом лежали штабеля списанных шин, несколько канистр и ржавая урна с прогоревшим дном. На привязанном проволокой гвозде криво висела табличка «Стоянка служебного транспорта».

Во дворе было тихо. Только где-то на крыше скреблись воробьи.

Я покачал головой и шагнул ко входу в участок. Коснулся ручки двери, потянул ее на себя. Кованая створка с барельефом в виде щита с перевязью заскрипела так, будто в последний раз ее петли смазывали еще в прошлом веке. Так резко и противно, что я поморщился.

Внутри здание встречало прохладой и тишиной. Пол был забран старым паркетом, кое-где с вдавленными следами каблуков. Высокие сводчатые потолки с грубой штукатуркой, от которой местами отходили полосы краски. Напротив двери было стеклянное окошко с металлической решёткой, за которым сидел дежурный. На столе перед ним лежал открытый журнал учёта, в стоявшей рядом подставке торчала охапка карандашей, а около нее примостилась рация с поцарапанным пластмассовым корпусом. Услышав скрип двери, дежурный поднял голову, но узнав воеводу просто махнул рукой: проходите, мол.

— А если бы вместо нас пришли какие-нибудь мимики? — уточнил я у Морозова, когда мы шли к лестнице на второй этаж.

Воевода повернул голову, с интересом взглянул на меня.

— Я про них в дневнике старого князя читал, — пожал плечами я.

— Хвала всем богам, мимики настолько редкий вид, что в княжестве почти не встречаются, — ответил Владимир.

Мы поднялись по широкой лестнице со старомодными резными перилами. Свернули в правое крыло, и Морозов повел меня к нужному помещению.

Кабинет начальника отделения располагался в торце второго этажа.

Воевода остановился у двери, поднял было руку, но в тот же момент из кабинета послышалось приглушенное «Войдите». Морозо посмотрел на меня, и я едва слышно произнес

— Я поговорю с ним наедине.

Воевода уверенно кивнул, открыл дверь, пропуская меня в кабинет. И я шагнул внутрь.

Помещение явно знавало лучшие годы. Потолок треснул от времени, угол одного окна был заклеен изнутри пластырем. Письменный стол с потертым сукном, на углу которого лежало несколько папок. Рядом стоял старый телефонный аппарат, с трубкой, замотанной синей изолентой. В центре стола разместился старый монитор компьютера.

На подоконнике стоял пожелтевший от времени электрический чайник и несколько чашек. Посуда была с отбитыми ручками или щербинками. На полу лежал ковер, выцветший до неопределённого оттенка, на котором когда-то были… наверное, лилии.

У стены справа от входа высился шкаф с покрытыми пылью стеклянными дверцами, за которыми разместились папки. Одна полка была отведена под кодексы и своды законов Империи.

Зубов сидел за столом, откинувшись на спинку кресла. На стене позади него висел выцветший штандарт округа, упираясь вниз потемневшим гербом. А чуть выше висели портрет старого министра охраны порядка, который был повешен неровно, и портрет Императора, что в отличии от соседнего изображения располагался строго ровно, будто был выверен по линейке.

Едва я вошел в кабинет, начальник жандармерии встал. Его человеческая личина снова словно бы растворилась, явив треугольные уши и вытянутый нос. Только теперь я знал, кто стоит передо мной. Зубов был оборотнем.

— Мое почтение, князь, — настороженно произнес начальник жандармерии.

— Добрый день, — ответил я.

Лицо Зубова едва заметно скривилось:

— Да какое же он добрый, когда высокое начальство прибыло, — пробормотал он тихо. Но так, чтобы я услышал.

— Не переживайте, я не с рабочим визитом, — произнес я. — И не с проверкой.

Начальник жандармерии тяжело опустился на стул и произнес:

— А в чем разница? Думаете, проверки меня особо пугали? Вот еще. Шиш. У нас по княжеству жандармов шестьдесят процентов от штата не хватает. Кто остался — те работают за двоих. А в некоторых глухих уездах вообще один жандарм на пять деревень….

Я кивнул:

— Княжество выражает им особую благодарность за службу.

Зубов усмехнулся, продемонстрировав чуточку длинноватые клыки:

— Лучшая благодарность, князь, это премия за переработки. И за то, что люди пашут на износ. А бюджета у отделения — шиш. Едва на зарплаты действующим сотрудникам наскребаем.

Я застыл, не зная, что ответить. А жандарм махнул рукой и произнес:

— А, ладно. Пустое это все. И не меняется уже десятилетиями. Присаживайтесь, князь. Чаю?

— Не откажусь, — ответил я, и с опаской присел на край стула.

Зубов щелкнул кнопкой чайника, дождался, пока тот закипит, принялся перебирать кружки, в поисках хоть немного приличной. Нашел кружку с целой ручкой и плеснул в нее гущу из заварника. Напиток оказался крепким, чуть вяжущим, как будто с дубовой корой и щепоткой зверобоя. И передал кружку мне. Тонкий пар потянулся к потолку, и в этом аромате сквозили и усталость, и привычка работать с утра до темноты.

— Извиняйте, князь, но пряники кончились еще вчера, — пробормотал жандарм.

— Спасибо,