Он вам не Тишайший - Вадим Шведов
Черкасский мрачно кивает, а сам он нервно отламывает краюху хлеба.
— У меня то же самое, Иван Петрович. К моей слободе под Коломной нагрянули. Народ перепугали до смерти. Ведут себя словно «татары»! И всё — без решения Боярской думы, а просто по «указу государя». Но кто видел сей указ? Кто подтвердит? Это нарушение всех основ! Всех обычаев! Сначала местничество отменили, — казалось, он с ненавистью выплёвывает каждое слово, — мой приказ отняли и поставили какого-то худородного выскочку! А теперь на наше имущество, на наши права посягают! Немыслимое унижение!
Никита Иванович Романов откидывается на спинку лавки, а его глаза пылают.
— Я говорил с Борисом, — произносит Черкасский тише, но с тем же возмущением. — Требовал объяснений, требовал остановить этот беспредел! Знаете, что «первый товарищ» ответил? Мол, не его инициатива! Мол, сам молодой государь так решил! Он, видите ли, лишь исполняет волю царя!
При этих словах Никита Иванович резко выпрямляется, а его спокойствие окончательно рушится.
— Враньё! Бессовестная ложь! Бориска Морозов совсем обнаглел! С каких это пор «дядькой» царским возомнил себя? Кто он такой? Ни капли романовской крови в нём нет! Я — двоюродный брат Алексея! Плоть от плоти рода! А этот? Воспитатель, втёршийся в доверие обманом! Выскочка!
Он делает паузу, переводя дыхание. Шереметев и Черкасский уставились на хозяина дома, замерев.
— Я сам после начала этих злодействий обратился к государю! — продолжает Романов, ударяя себя в грудь. — Говорил о несправедливости! О попрании местничества, о назначении незнатных на высокие должности! О том, что нападение на белые слободы — это плевок в память его батюшки, царя Михаила Фёдоровича, утвердившего наши вольности!
— И что же? Как отреагировал государь? — нетерпеливо перебивает Шереметев, наклоняясь вперёд.
Никита Иванович горько усмехнулся.
— Алексей…Алексей был в изумлении. Смотрел на меня широкими глазами. Спрашивал: «Неужели, дядя? Не может такого быть! Ты, верно, ошибаешься?» Клялся, что поговорит с Морозовым, потребует объяснений и во всём разберётся!
— И? — вырывается у Шереметева. — Что дальше-то?
— Дальше? — Романов разводит руками с жестом полного бессилия и разочарования. — Ничего! Когда я вновь встретил Алексея, он был бледен, казался больным. Сказал мне: «Дядька Борис Иванович мне разъяснил. Всё делается правильно, для пользы государства. Ошибок нет». Как отрезал! Будто и не было нашего разговора!
Иван Петрович вскакивает с бешеным лицом.
— Вот видите! Видите⁈ — Шереметев мечется по комнате. — Это же Морозов! Он отравил моего дядю Фёдора Ивановича! Я теперь в этом уверен! Захотел всю власть прибрать! Гад! Трус! И ссылается на блаженного мальчишку! Совсем заврался, пёс смердящий! — От избытка эмоций боярин бьёт кулаком по столу. — У меня в ведомствах люди остались, дьяки верные! Все говорят одно: «Морозов ходит по приказам и требует отчётов! Будто он уже царь!»
От таких слов Борис Иванович Черкасский хмуро выпивает половину кубка, а затем говорит:
— А вот ещё новость, господа! Знаете, какие белые слободы пока не тронуты? Чьи не описывают?
Романов и Шереметев оглядываются на него.
— Морозовские! — выпаливает Черкасский. — Его собственные слободы стоят себе нетронутыми! Народ там жирует и налоги не платит! А нас грабят!
В комнате взрывается буря ругательств.
— С этим…с этим Морозовым надо кончать! — шипит Никита Иванович, когда первый гнев немного спадает. — Пока он всех нас по миру не пустил. Нас, наши семьи, наши роды! Кончать, и чем скорее, тем лучше!
Черкасский и Шереметев кивают, но их лица явно выдают сомнение.
— Согласен, Никита Иванович, — вздыхает Черкасский. — Но как? Он же под защитой государя! А Алексея Михайловича народ сейчас чуть ли не за святого почитает! «Пастырь»! Попробуй тронь его «дядьку» — мужики на вилы поднимут, защищая «царского человека»!
Романов хитро щурится.
— К государю идти бесполезно, Борис Иванович. Алексей болен. Серьёзно болен. Лежит, говорят. А кто теперь решения принимает? Морозов! Вся власть — в его руках. Во дворце ничего не решают — решает он в своих хоромах! Надо бить не по дворцу…Надо громить усадьбы Бориски! Его поместья!
— Болен? — переспрашивает поражённый Шереметев. — Почему никто не слышал? Почему не известят?
— Скрывают! — отрезает Романов. — Но сведения точные. Люди верные доносят. И знаете, что ещё говорят? — Он смотрит на своих гостей испытующе. — Морозов задумал жениться на Ирине Михайловне!
Черкасский аж подпрыгивает со скамьи.
— Что⁈ Жениться? На царской сестре? Да он с ума сошёл! Разве может такое быть⁈
— Ещё как может. Сведения верные, Борис Иванович. Я как никак родственник и от меня такое не утаишь.
— Тогда он точно чёрт! И медлить нельзя! Ни дня! Я подниму родню! Всех Шереметевых, всех, кто нам обязан! Всех, кого Морозов обидел! Мы соберём людей! Сильных людей!
— И я подключу своих! Всех, у кого есть счёт к Бориске! Всех, кого он обобрал или унизил! — соглашается Черкасский.
Романов удовлетворённо кивает.
— Вот и хорошо. Значит, ударяем одновременно. По всем его главным поместьям. Разграбляем их полностью! Выжигаем его опору! А самого Бориса… — Его голос становится ледяным. — Ловим. Как бешеную собаку кончаем. Чтобы и духу его не осталось.
Черкасский трёт лоб, испытывая неуверенность.
— А стрельцы, Никита Иванович? Ромодановский? Вдруг его стрельцы вступятся? У Морозова теперь большая охрана. Он богат, нанял кучу головорезов!
— Часть стрельцов точно смогу переманить! Им до сих пор жалование не полностью выплатили. А ещё у меня связи в самом приказе! Но главное, — пустим слух по всей Москве, что Борис травит государя! Пусть каждый мужик знает, что Алексей Михайлович при смерти по вине его «дядьки». Народ точно за нас будет!
— А ему…Алексею… и вправду так плохо? — осторожно спрашивает Черкасский.
— Очень плохо. Лекарей тайно вызывали. Говорят, не встаёт. Неделю точно не протянет.
— Боже! Значит, времени у нас — кот наплакал! Как только Алексей отойдёт…Морозов тут же женится на Ирине и объявит себя царём! А потом — конец нас всем! — нервничает Борис Иванович.
— Верно! — холодно подтверждает Романов. — Потому и действовать надо быстро и
