Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца - Михаил Александрович Михеев
С военной точки зрения второй удар оказался намного результативнее первого. Нагасаки, крупный порт и военно-морская база, оказался после него фактически исключен из военной инфраструктуры страны. Людские потери, правда, оказались меньше, чем в Токио, но в порту были уничтожены четыре крупных корабля – крейсер, у которого после прямого попадания ракеты произошла последовательная детонация боезапаса в погребах башен главного калибра, и три эсминца. Причем один из эсминцев оказался переломлен пополам весьма удачно рухнувшим портовым краном. Также погибли или пострадали несколько легких кораблей, и сгорела дюжина транспортов. Вдобавок, одна ракета угодила в казарму и разом отправила кого к Аматерасу, а кого на госпитальную койку, не меньше батальона солдат.
В общем, веселье получилось знатное. А еще, и об этом узнали намного позже, на складах, в огне, выгорели фарфоровые контейнеры, заряженные умельцами из Отряда 731. Бактериологическое оружие, проще говоря. Зачем их доставили в Нагасаки, установить так и не удалось, но история любит повторяться[17].
Увы, огонь пожара – далеко не то же самое, что испепеляющее пламя ядерного взрыва. Что-то уцелело, и уже спустя неделю то, что раньше называлось городом Нагасаки, оказалось охвачено эпидемией сибирской язвы. Единственное, что смогли сделать японские власти, это блокировать его войсками, и солдаты стреляли в любого, кто пытался покинуть город. Смертность среди населения превысила девяносто пять процентов…
Практически для любого[18], считающего себя цивилизованным, государства два столь впечатляющих по силе и жестокости удара явились бы поводом, как минимум, озаботиться вопросом скорейшего заключения мира. Хотя бы из чувства самосохранения, что ли. Для государств, менее цивилизованных, такие удары послужили бы четким сигналом, что все, пора разбегаться. На японцев же этот показательный удар произвел, скорее, обратный эффект и привел к массовой, хотя и истеричной вспышке патриотизма. В такой ситуации вопрос об окончании войны ими даже не поднимался, чего, собственно, их противники, твердо решившие дожать наглых азиатов, и добивались.
– Ну что, живой?
В ответ на вопрос раздалось только нечленораздельное «М-м-м…» и бульканье – Курт Борман с трудом дотянулся до ведра с холодной, только из колодца, водой и теперь вливал его в себя, кружку за кружкой. Да, погуляли…
Петров, в отличие от товарища, чувствовал себя относительно неплохо. То ли опыта больше, то ли закусывал лучше. Но голова все равно была тяжелая, и сушняк свежеиспеченного подполковника тоже одолевал. Впрочем, пригодилось мастерство стратегического планирования – Бормана он разбудил только после того, как напился сам. Ну, и еще постоял, окунув голову в бочку с водой. Та, правда, была уже малость застоявшаяся, тепловатая, и вообще, в ней кто-то поселился и шустро плавал, но лучше так, чем никак, и стягивающие голову Петрова сразу после пробуждения стальные обручи если и не исчезли совсем, то вроде бы хоть давили не так сильно.
Курт наконец справился с непослушным телом и сидел теперь, разглядывая окружающее пространство мутными глазами. Сфокусировать взгляд на чем-то конкретном ему упорно не удавалось. Однако тут вошла хозяйка, высокая, крепкая женщина лет сорока, хмыкнула что-то и выставила на стол здоровенную стеклянную банку с мутной жидкостью.
Реакция у немца оказалась на высоте. Прежде чем его русский товарищ успел среагировать, он загреб едва слушающимися руками посудину и тут же к ней присосался. По лицу Бормана растекалось неземное блаженство человека, познавшего прелесть настоящего огуречного рассола.
Когда они спускались с высокого крыльца, оба выглядели почти нормальными. Разве что лицо у Петрова было чуть краснее, а у Бормана чуть бледнее обычного. И до штаба, а по совместительству резиденции комдива, добрались быстро и без происшествий. Командир дивизии полковник Иванов, высокий, крепко сбитый здоровяк, как раз сидел за столом и с аппетитом кушал, что бог послал. А послал бог столько, что кто другой, не обладающий столь впечатляющими кондициями, мог и лопнуть. Ну да ничего страшного. Во-первых, серьезно потрепанная в боях дивизия была отведена в тыл, на переформирование, а во-вторых, снабжение у них в этот раз оказалось исключительно хорошим. То ли что-то сдохло, то ли в Москве интендантов стали пачками расстреливать, но с питанием армия проблем не имела.
– О! Орлы! – полковник, не вставая, махнул им рукой. – Давайте, заходите, присаживайтесь. Обедать будете?
Офицеры дружно замотали головами, от чего обоих слегка замутило. Иванов понимающе хмыкнул и не стал настаивать. Как-никак, сам вчера принимал участие в торжестве. Петров невольно скосил глаза и лишний раз убедился, что ничего ему не приснилось и орден Ленина все так же оттягивает ткань на груди. Его, в принципе, вчера и обмывали. Ну и новые погоны, естественно.
Вот так, спонтанная, в общем-то, операция по вытаскиванию из окружения летного генерала благодаря толике мозгов и огромной порции везения обернулась выводом из окружения своих частей и разгромом довольно крупного соединения японцев. Насколько крупного, Петров даже и не понял, потому что пленного у них тут же забрали орлы из штаба фронта. Судя по всему, важная птица – присланный за ним аж целый майор НКВД прямо ухал от восторга. Ну и, косвенно, это подтверждалось еще и тем, что на их участке фронта наступило почти полное затишье – видимо, японцам просто нечем было атаковать.
По-хорошему, их лихой рейд тянул на Красную Звезду, это изрядно послуживший и повоевавший майор знал точно. Однако наверху посчитали иначе. Петров оглянуться не успел, как был награжден орденом Ленина, а сверху ему упали еще и новые погоны. Борман с удивлением узнал, что ему полагалось Красное Знамя. Правда, в звании не повысили – немецкая канцелярщина очень могуча и нетороплива. То есть, несмотря на запрос из Москвы и клятвенное обещание родного командования, раньше чем через пару месяцев вопрос не решится. Но и через два месяца – тоже неплохо. Впрочем, и остальных участников, и офицеров, и солдат, наградами не обошли. А потом отправили в тыл, поскольку дивизия потеряла убитыми и ранеными больше половины личного состава и три четверти танков. Здесь, на новом месте, и состоялось вчера награждение, и какой-то генерал со столичным лоском, но притом вполне искренним восхищением на лице, долго тряс молодому подполковнику руку. Ну что же, приятно, и это надо было отметить. Вот и отмечали половину ночи.
– Ладно, вижу, вам пока не до меня, – усмехнулся Иванов. Он, по слухам, был из семьи какого-то дореволюционного еще профессора, но идти по стопам отца не захотел. Вместо того чтобы самозабвенно грызть гранит
