Смерть на обочине - Евгений Васильевич Шалашов

– Да я тебе, сучка, глаза выдавлю! – вскочил купец со своего стула и кинулся к девушке.

– На место! – рявкнул я, оказавшись между потерпевшим и его обидчицей.

Кажется, немного не рассчитал. От моего рыка не только купец присел, но и полицейские опешили. Надеюсь, девица лужу не напустила?

Чем хороша должность судебного следователя в царской России, так это тем, что он сам решает, брать ему дело или нет. Убийство, разбой или кража – тут не отбрешешься, а с мелочовкой, вроде этого случая, хозяин – барин. В данном случае я вполне мог бы пожать плечами и сказать – сами, мол, разбирайтесь, полиция записали бы показания купца и проститутки, девушку отвели бы под конвоем городового в мировой суд, а тот бы влепил ей… Да, сколько бы девушке влепили? Сколько бы ей дали за кражу десяти рублей? Наверное, не больше недели. А если бы здесь действовали законы моей России, то пристав сейчас написал бы отказной материал, за незначительностью ущерба[19].

– Сядьте на свое место, – уже более мягко сказал купцу, помогая ему присесть на стул. Посмотрев на девушку, открывшую от изумления рот (лужи нет, молодец!), спросил:

– А вы, заблудшее создание, как вас по имени?.. Не собираетесь жалобу подавать?

– Ваше благородие, Стешке-то на что жалобиться? – подал голос Фрол. – Получила по мордасам, так за дело.

На листе бумаги, лежащем перед помощником пристава, заполненном наполовину, красовалась здоровенная клякса. Не из-за моего ли окрика?

– За то, господин фельдфебель, что клиент причинил ей легкие телесные повреждения, – сообщил я, потом добавил: – К счастью, не повлекшие расстройства здоровья.

– А разве я могу жалобу подавать? – с удивлением поинтересовалась Стешка.

– Законы Российской империи защищают всех подданных. В данном случае вы понесете наказание за кражу, а ваш, скажем так, клиент, должен быть наказан за самосуд. Бить по лицу женщину, неважно, кто она такая – очень нехорошо.

– Э, господин хороший, не знаю, как вас звать-величать, – опять встал со своего места купец. – Какой-такой самосуд учинил? Где это вы женщину видите? Я ж говорю – десять рублей она у меня украла. С деньгами убежала бы, если бы не проснулся.

– Милейший, а почему вы мне сразу хамите? – вежливо спросил я. – Что это за тон такой? Вы в чинах разбираетесь? Не видите эмблемы ведомства? Напомнить, как следует обращаться к государственному служащему, состоящему в чине коллежского секретаря?

Купец порывался открыть рот, но я его осадил:

– Еще хочу вам сказать – я сейчас обращаюсь не к вам, а к девушке. Настанет ваша очередь, дам и вам слово. А пока сядьте и помолчите.

Купец, упав на свое место, вытаращил глаза и часто-часто задышал. А я опять повернулся к девице.

– Так что надумали? Станете подавать жалобу или нет?

– А что толку-то, жалобу подавать? – хмыкнула девица. – Все вы тут одним миром мазаны.

– Почему это – что толку? – удивился я. – Я сейчас показания с вас сниму, а потом господин купец к мировому судье пойдет. А вот за то, что, по вашему мнению, мы здесь одним миром мазаны – вы с клиентом к судье на пару и пойдете. Не нужно здесь Сонечку Мармеладову изображать.

– Сонечка Мармеладова под купцов не ложилась, – усмехнулась девушка.

Ишь ты, какая образованная! Достоевского читала. Вспомнилась одна девушка, которую безвинно осудили за убийство купца, но проявлять собственную начитанность не решился, не то место[20].

Купец, видимо, обиделся на меня за неуважение к своей персоне. Встав без разрешения, снова заговорил:

– Вот что, ваше благородие, – насмешливо заявил он. – Молоко у вас еще на губах не обсохло, чтобы меня, купца первой гильдии Кузьмина, да кавалера, к мировому судье вести. Я по Шексне и Волге зерно гоняю и вас всех два раза куплю и три раза продам.

Дать, что ли, купчине в морду? Или Фрола попросить? Нет, нельзя.

– Антон Евлампиевич, – обратился я к приставу. – Будьте добры – определите господина Кузьмина в камеру. Пусть купец первой гильдии и кавалер до утра посидит, подумает о своем поведении. И языком лишнее не мелет. А там подумаем – по одной статье дело открывать стану или по двум. Если купца обвинить в неуважении к государственным служащим, можно годика на два упечь.

Врал, разумеется, но купцу-то откуда знать?

Кузьмин попытался что-то возразить, но пристав уже давал отмашку подчиненным. Фрол Егорушкин, а вместе с ним еще один из городовых, чью фамилию я пока не узнал, дружненько подхватили кавалера под белы ручки и отвели в камеру. Кажется, полицейские тоже обиделись. Ишь, купит он нас и продаст.

– Ну что, Степанида, или как правильно – Стефания? Станете жалобу писать?

– Не дура я, чтобы жалобы писать, – сообщила девица. – Купчина из кутузки все равно выйдет, а что потом? Анастасия Тихоновна меня ни в жизнь больше в гостиницу не пустит.

Ах да, еще и хозяйка гостиницы замешана.

– Антон Евлампиевич, – повернулся я к приставу. – А что в «Англетере» происходит? Притон?

– Да какой там притон, – замахал руками пристав. – Анастасия Тихоновна законы знает. Но кто запретит постояльцу девицу с собой в нумер привести?

И на самом-то деле – как запретить взрослому человеку проводить проститутку? Дело житейское. Но актик, согласно которому купец первой гильдии Кузьмин Осип Николаевич остается в полицейском участке до особого распоряжения судебного следователя, составил.

– Значит, Кузьмин пусть сидит, – решил я. – А с барышней что?

– Так что с ней? – усмехнулся пристав. – Из-за десяти рублей битую девку к мировому судье вести?

– Из-за семи, – поправила его девица. – Три рубля честно отработала. Всю ночь трудилась.

– Тем более, из-за семи, – хмыкнул Ухтомский. – Вот за слова только…

– За слова глупые вы уж меня простите, – затараторила девка. – Что с меня взять, с дуры? А вам, господин следователь, скидочку сделаю, ежели пожелаете. За рубль соглашусь. Я бы вообще забесплатно с вами пошла, но нельзя. Ладно, за полтинник соглашусь.

Я крякнул от возмущения, а Ухтомский только захохотал.

– Вот, Иван Александрович, вы скидочку заработали! А Стешка скидочки никому не делает.

Махнув рукой – мол, шутники хреновы, покачал головой. Время обеденное, Наталья Никифоровна обещала приготовить мои любимые серые щи.

На службу возвращался в благодушном настроении, но его малость испортил служитель, встретивший меня на входе.

– Иван Александрович, к нам городской голова пожаловал. А его превосходительство велели – мол, как только господин Чернавский с обеда придет, пусть сразу же в его кабинет поднимается.

– Петр Прокофьевич, благодарю, – кивнул я, сопровождая благодарность двугривенником. Вроде и не за что