Нацистский геноцид славян и колониальные практики. Сборник статей - Егор Николаевич Яковлев
Несмотря на столь внимательное отношение к юридической технике в документах международно-правового характера, в уголовном законодательстве СССР отдельной статьи, предусматривающей ответственность за геноцид, не было — ни в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, ни в УК РСФСР 1960 года. Специальная норма появилась лишь в Уголовном кодексе РФ, принятом в 1996 году, — статья 357 «Геноцид», которая в основном воспроизводит нормы Конвенции 1948 года, добавляя к ним, что создание жизненных условий для гибели группы может происходить в форме насильственного переселения (речь, уточним, идет не о любом переселении, а именно о рассчитанном на физическое уничтожение группы, то есть имеющем соответствующий умысел).
На протяжении длительного времени эта норма не привлекала к себе особого внимания, поскольку практика по ней отсутствовала. Однако мир начал стремительно меняться, и статья оказалась востребованной для должной оценки нашего прошлого и будущего. Благодаря трудам историков, открывшим для общественности всю полноту чудовищных замыслов нацистов, стало понятно, что за будущее готовилось для народов Советского Союза, в том числе и для славянских[92]. Геноцидальные намерения в отношении их были весьма и весьма масштабными. Как ни печально это сознавать, но частично эти намерения оккупантам удалось воплотить в жизнь.
На сегодняшний день на территории РФ уже вынесено более двух десятков судебных решений по отдельным эпизодам политики уничтожения, осуществленной нацистами на территории СССР, — в частности, геноцидом признаны блокада Ленинграда, массовые убийства в Ленинградской, Новгородской, Псковской, Орловской, Брянской и других областях РФ. Логичным завершением этих действий должен стать общий процесс, который бы охватил весь замысел нацистского руководства по уничтожению населения нашей страны. Выводы, к которым приведут эти разбирательства, будут иметь большое значение для преследования иных преступлений, которые могут быть совершены уже в наши дни или в будущем. Поэтому устранение любой двусмысленности в толковании понятия «геноцид» и применении его к тому или иному преступлению является актуальным требованием современности.
Важнейшим элементом доказывания преступления геноцида является категория «намерения». Данный термин применен в Конвенции 1948 года. Причем вопрос ставился как более многоплановый, что можно увидеть, если обратиться к тексту Конвенции на английском языке, который все же был более близок ее составителям. Этот текст гласит: «In the present Convention, genocide means any of the following acts committed with intent to destroy, in whole or in part, a national, ethnical, racial or religious group, as such…»[93] В приведенной формулировке имеется слово intent, которое в русскоязычном варианте справедливо переводится как «намерение», хотя этот перевод не полностью отражает его смысл, особенно юридический контекст. Согласно Оксфордскому юридическому словарю «намерение» (intention) определяется как the state of mind of one who aims to bring about a particular consequence (состояние разума лица, которое намерено получить определенное последствие)[94].
В отечественной юридической науке преступное намерение понимается как общая направленность воли на совершение преступления, которая последовательно реализуется на разных стадиях совершения преступления — формирования умысла, подготовки деяния и непосредственного совершения[95].
За рубежом понятие преступного намерения можно, скорее, соотнести с категорией mens rea. В качестве примера, в котором это понятие раскрывается с точки зрения европейской правовой мысли, можно привести ст. 30 Римского статута Международного уголовного суда. В соответствии с этим документом преступное намерение должно существовать в отношении как поведения, так и его последствий. То есть:
• лицо должно стремиться к осуществлению именно тех действий, которые оно реально выполнило;
• лицо должно желать наступления именно тех последствий, которые оно задумало, или должно понимать неизбежность их наступления при нормальном ходе вещей[96].
Как видно, обе концепции сходятся применительно к реализации преступного замысла. То есть у виновного лица должна быть определенная направленность воли, которая побуждает его претворять свои побуждения в реальность, совершая определенные действия, обеспечивающие наступление желаемого для виновного результата. Воля должна охватывать как действия, так и результат. Правовая конструкция как ст. 357 УК РФ, так и Конвенции ООН 1948 года однозначно позволяет рассматривать перечисленные в этих нормах действия как средства для реализации намерения. А для точной квалификации действий виновного лица необходимо установить понимание им конечного результата. Представляется, что именно результат, то есть цель, которую ставит перед собой преступник, реализуя свое намерение, и есть тот критерий, с помощью которого нужно отделять геноцид от иного злодеяния. Итак, отличительным критерием должна являться цель.
В теории уголовного права цель определяется как мысленное представление преступника о том событии, наступление которого он пытается обеспечить своими противоправными поступками. Очевидно, что применительно к геноциду такая цель должна заключаться именно в исчезновении с лица земли определенной в законе совокупности людей либо уменьшении ее численности до желаемого уровня.
Такое преступление, как геноцид, на практике преимущественно совершается государствами или государственными образованиями, где существуют элиты, формулирующие общую политику, организационный аппарат, обеспечивающий выработку конкретных мер по ее реализации, и исполнительское звено, которое должно осуществлять эти меры на практике. Недаром в Резолюции № 56/83, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 12.12.2001, была провозглашена необходимость привлечения государства к ответственности, пусть и международно-правовой[97]. Конечно, это далеко не тождественно уголовной ответственности, но подтверждает тот факт, что государство рассматривается как субъект, обладающий суверенной волей.
Вместе с тем важно отметить, что исполнительское звено может не знать и не понимать конечной цели уничтожения группы, заданной руководителями государства. Эта цель может вуалироваться разными объяснениями, которые выглядят для рядовых участников процесса морально и юридически приемлемо. Конечно, персонал нацистских лагерей смерти хорошо осознавал, что в них происходит системное истребление еврейского населения Европы, но вот солдаты и офицеры вермахта, привлеченные к расстрелам евреев на Восточном фронте, часто видели в них просто партизан, саботажников или коммунистических подпольщиков. Поэтому при доказывании преступления геноцида намерение, которое имели рядовые исполнители в момент совершения преступления, имеет второстепенное значение. Ключевое же значение имеет намерение руководителей государства, чьи приказы и распоряжения формировали систему, приводящую к полному или частичному уничтожению группы. Именно с этих позиций и нужно рассматривать действия Третьего рейха, в том числе по отношению к славянским народам Советского Союза.
В науке существует консенсус относительно того, что целью высшего руководства нацистской Германии в войне против СССР было завоевание «жизненного пространства»[98]. Речь шла о грандиозном колониальном
