Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

Я к ребятам, что у вас тут за такие приколы творятся, а они говорят, да вот, раньше в усадьбе жил тут укропский генерал, и у него здесь был то ли национальный парк, то ли своя зооферма личная, то ли ещё что-то, мне ещё потом его форму парадную показали, рукава с шевронами, на них золотые полоски вышиты и дубовые листья, как у вермахта, скрещены под xoхлячьим трезубом, потом кокарды его, значки, медаль за взятие или оборону Славянска, что он там брал или защищал, не помню уже, не суть, и вот у него среди живности жила стая страусов, а когда война началась, его поместье разбомбили и сейчас они здесь на свободе гуляют. Я ещё заметил, что у того страуса крылья опалённые, спросил, почему, так, прикинь, оказывается, страусы бегут на пожары от прилётов, то есть, если человек, когда какой-нибудь обстрел, он бежит, падает в укрытие, а эти птицы, звери… или кто они, и вроде не птицы, но и не звери, эти животные… они, наоборот, бегут на огонь и ещё своими крыльями машут, запахивают на себя жар от костра, жар загребают. То есть сейчас вот, например, жарко, 35–40 градусов на солнце, и тогда было очень жаркое лето, и ты всегда, находясь на улице, ищешь тень или укрытие, а страусам, оказывается, холодно, им такой жары мало…

А ведь страусы в Древнем Египте жили, вспомнил я, слушая Раллиста, они родом же оттуда, поэтому они и ищут жары. Есть множество древнеегипетских изображений страусов и оперений из их пера. Ещё древние египтяне веровали, что на том свете на страусином пере взвешивали сердце умершего, определяя, куда ему — в рай или… не в рай, если сердце тяжёлое.

Ну а мы сейчас где? Это не рай точно. Это странный, необычный мир, где смерть и гибель вошла в привычку и где жарко, жарко… И получается, не только привычные нам кошки — проводники в потусторонний мир, но и непривычные нам страусы. Их в Египте сейчас немного осталось, потому что в древности на них активно охотились. Тутанхамон, там, охотился на страусов и другие фараоны, и люди популяцию страусов в Египте существенно сократили. Но тут страусы в безопасности, в безопасности относительной, конечно. Сейчас люди заняты убийством друг друга, и сейчас не до страусов, как и не до других животных…

— … узнал, что они с Омска, Сибирь — не сказать же, что жаркий край, и парни тоже от жары изнывали и поведению страусов удивлялись. Ещё они рассказывали, что в том генеральском зоопарке бизон жил. Но он, в отличие от страусов, от прилётов стал сходить с ума. Клетку, где сидел, разворотил, разломал всю решётку и вырвался на свободу. Стал других животных затаптывать, всё громить, в общем, от него такая угроза стала исходить, что пришлось его из калаша застрелить. Ну, а так как в нём очень много мяса, килограмм 300−400, ну, естественно, это мясо приготовили и раздали по окопам. И все скопом его ели. Из Омска солдаты ели бизона в окопах Лиманского леса.

Жильё

Жильё, жилище — не нужно быть филологом, чтобы заметить, что эти слова однокоренные и происходят от глагола «жить». Человек привыкает ко всему, он находит и обустраивает себе жилище в любых условиях. В том числе и в условиях порой неприемлемых и неподходящих для жизни. Люди пытаются жить и вблизи от смерти — например, они живут и в прифронтовой полосе. Как военные, так и гражданские. Туда приезжаем и мы, военные журналисты.

Если линия ЛБС, как, например, в случае с Горловкой или Донецком, не проходит по границе города, то в прифронтовье гражданских живёт немного. Это, в основном, старики и пенсионеры — именно у этой категории населения нет возможности, сил и желания уехать подальше от разлома смерти, который внезапно раскрылся возле населённого пункта, где они до недавнего времени тихо-мирно доживали свой век.

Едешь вот поздней осенью на военном УАЗе по занятой, то есть, освобождённой деревне под Кременной, воздух пахнет терпким дизелем — впереди, как железный осьминог, плывёт по грязи, пуская струи сизого дыма, бронетранспортёр. Пешим беспорядком идут по каким-то своим делам бойцы с калашами, месят хляби солдатские ботинки. Небо грохочет не такими уж далёкими разрывами — фронт близко. Вечереет, света на фонарях нет, а где нет генератора во дворе, там и электричества в домах не будет. И вдруг видишь среди этого серого и тревожного военно-полевого пейзажа, как по улице бредёт бабка в платке или дед в ушанке. Или вместе сидят они на лавке возле почерневшего от времени забора.

«Га, бабка! А ты чего не уезжаешь? Война же, убить могут», — мысленно обращаешься к ней из окна автомобиля. «Да чего уезжать — всё равно помирать», — сам себе за неё и отвечаю — уже имеется опыт подобных разговоров. Бабка в чёрной шубе и валенках молчаливо провожает безразличным взглядом очередной проезжающий военный УАЗ.

У бабки с дедкой новые соседи. В деревне остановились русские солдаты. У войны своё видение на частную собственность, которая в мирной, обывательской жизни является священной, неприкасаемой коровой. И конечно же, покинутый дом недолго остаётся пустым — не палатки же бойцам в лесу или в чистом поле разбивать, чтобы жить. Отдых, завтрак и сон солдата — прежде всего. Они погибать сюда приехали.

Рядом с фронтом, недалеко от границы смерти, солдаты и живут — надо же им где-то жить, чтобы воевать. А находясь в непосредственном боевом контакте с врагом, они пытаются выжить, и в то же время пытаются сделать так, чтобы находящиеся по другую сторону ЛБС не выжили, как бы ни пытались. Отнятие чужой жизни происходит всеми различными и возможными способами и предметами, что под рукой, иногда с удивительной фантазией и смекалкой — это кровавый спорт и соревнование на открытом воздухе, где приз если не чья-то, то твоя жизнь. Поэтому все средства и приёмы, включая самые подлые, идут в ход. «Война — искусство обмана», — через века учит нас, русских и украинцев, китайский мудрец Сунь-цзы.

Находясь уже непосредственно на линии огневого контакта, желательно находиться ниже уровня земли, потому что, как бы ты ни игнорировал это правило, ты всё равно его выполнишь, только уже в виде лежащего трупа. Находиться