Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв
— А ты можешь голос мой изменить? — Ему не нравилось, что он попадает в кадр, он единственный, кто ехал в натянутой на лицо бандане-трубе, и, постоянно оглядываясь на меня, её поправлял.
Я заверил его, что он никак не будет фигурировать в моём репортаже. Хотя голос его, конечно, был слышен, так как Алан порой очень эмоционально рассказывал о сложившейся ситуации.
— Парни! На первой линии не должно так всё находиться! Всё, всё должно быть утоплено!
Мы приехали на крайний пост, и, заехав в лесополку, осматривались. Ящики с боеприпасами и оружие лежали прямо на земле. Дежурившие на посту безответственно отнеслись к поставленной задаче. Очевидно, войну они воспринимали как пикник. Они даже не позаботились о своей безопасности и комфорте — они сколотили из каких-то фанерок и деревяшек навесы с лежаком, под которые они забирались и отдыхали. То, что, например, скоро наступит сезон дождей, их как-то не волновало. Очевидно, кто-то другой должен вырыть им укрытия от yкропов и дождей.
Ну не распиздяи ли? Мы продолжили нашу инспекцию.
— Раньше нас птицы тревожили, пока мы РЭБ не поставили. Вот мы идём, и вдруг разрывается одна бомба рядом, — мы укрылись, потом вторая, третья — мы в лес забежали. А оказывается это на нас охотились! — с весёлым недоумением рассказал Русский, когда с Проверяющим шли вдоль лесополосы. Эпоха беспилотников только начиналась. Сейчас мы бы фиг так погуляли.
— Эй! Давайте там не стоять так долго! — Алан покрикивал даже на своих командиров. Он нервничал.
Запорожье тогда было относительно спокойным регионом. Здесь не велись активные военные действия, как под Донецком. Даже, по-моему, тогда условный пункт пропуска существовал под Васильевкой, что ли. Но уже тогда произошло контрнаступление в Харьковской области, уже мы оставили Изюм, в полуокружении находился Лиман. И Алан правильно переживал, он один из немногих в осетинском отряде знал, что такое война, и к чему приводит такая расхлябанность.
На другом посте, до которого мы доехали, рядом с лесополкой, на открытой местности валялись брёвна, привезённые для укреплений. Я так подозреваю, брёвна привезли давно, но они валялись неиспользованными. То есть, для БПЛА противника обнаружить осетин в этом лесочке не составляло труда. Вот лежат брёвна, значит, бей рядом в лесополосу прямо напротив этой кучи. Там мы и обнаружили отдыхающих осетин. Распиздяи… Ну, а как иначе их назвать? И ведь ценой такого отношения может быть смерть не только виновника, но и товарищей. Такое отношение к войне недопустимо, это даже я, интеллигент, понимаю.
Следующая лесополоса через поле уже была серой зоной, вполне возможно, что там находились наблюдательные пункты противника. А за ней виднелись первые многоэтажки Гуляйполя — я всмотрелся через бинокль в город Махно. Висит груша, нельзя скушать… Я записал стендап, который с согласия Проверяющего опубликовали в тот же вечер на канале.
После выпуска мне сразу пришло сообщение от Алана, с которым при расставании мы обменялись контактами. Он попросил убрать это видео. Я написал, что это невозможно, оно уже везде, а убрав его, я только привлеку к нему внимание. А как же с репортажем быть, если этот невинный стендап мог вызвать вопросы.
— Нет! Нет! Ничего показывать не надо! И не надо нигде меня упоминать! С 2014 года нет ни одного фото со мной в сети! Ни одного видео! Ни одного упоминания! — Алан сразу прислал нервное голосовое сообщение.
— Понял, понял, всё, не буду. — Хотя я и не собирался его вставлять в репортаж, с разочарованием я согласился.
— Шахтёр, — обратился он уже спокойно по моему позывному, — я тебе, когда можно, всё дам, всё, и фото, и видео, и всё расскажу, но сейчас публиковать ничего не надо. Обещай мне.
— Хорошо, хорошо, — стало ясно, что несмотря на одобрение Проверяющего, который был заинтересован в репортаже, он так и не выйдет.
Через месяца два я наткнулся на новость, что под Пологами была ликвидирована группа иностранных наёмников. Я тут же связался с Аланом.
— Да, это у нас произошло. ДРГ пыталась пройти. Но там ещё вторая группа была. Мы всех убили. — Алан прислал мне несколько фоток с мёртвыми телами, раскиданными в танце смерти по жухлой траве.
Наличие второй группы тянуло на эксклюзив, и я было заикнулся, можно ли, не ссылаясь ни на кого, просто даже без фото, а лучше с ним, написать новость.
— Нет! Ничего публиковать не надо! — Тут же я получил отказ.
Алан явно загонялся и параноил. Ну что ж, он на передке, ему видней. Странный человек. Интересно, каковы его мотивы вариться во всём этом? Он явно не жаждал славы, хотя был крутым и опытным бойцом.
Через год он сам связался со мной. Он находился в Донецке, осетины уже активно воевали на Запорожье, шёл накат за накатом, а он, я так понял, от осетин ушёл в какое-то донбасское подразделение. Мы договорились попить чаю где-нибудь, пообщаться. Да так и не срослось. Больше я его не видел.
Тут вспомнил, что Русский с Проверяющим рассказывали, что летом Алан, выстраивая линии обороны и сильно нервничая, ходил от пункта к пункту, кричал на осетин, заставлял их окапываться, а когда после жаркого дня наступал тёплый вечер, он не возвращался на базу, а один удалялся в лесопосадку, чтобы там успокоиться и заснуть — летом на Запорожье ночи тёплые, можно спать прямо в спальнике на земле.
Мне понравился этот живой образ, образ спящего солдата в вечерней лесополосе после нервного и трудного дня перед возможным наступлением. Я отложил его в свою копилку, чтобы написать рассказ.
«…Темна, ох и темна украинская ночь, особенно на Запорожье…»
Обязательно напишу.
Сильвер. Пират без глаза и памяти
Штаб нацболов в Донецке находится в квартале от
