Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

В Кубачи после многих попыток окончательно утвердилась российская власть. С ней хитрый старейшина предпочитал ладить, и даже отправил Николаю II по случаю рождения наследника роскошный письменный прибор из серебра. Царь подарок оценил и в ответ прислал золотые часы. А вот с односельчанами Расул не стеснялся выяснять отношения – недаром говорят, что кубачинцы никогда друг с другом не ладят, так как они – из семи аулов. За строптивый нрав он поплатился – его сбросили с крыши дома и швырнули сверху каменную плиту. Расул остался хромым, но ухватистости не растерял и по-прежнему ездил торговать от Тегерана до Нью-Йорка. А его обидчик, зная тяжелый Расулов нрав, подался в бега, уподобившись старинным туукам – несчастным, которых за тяжкие преступления навек изгоняли из аула.

В 1929 году Расула раскулачили и сослали в Тотьму, но кубачинец и это обратил себе на пользу. Начальство оценило его умение чинить любые механизмы, так что вскоре он уже трудился на дому и так неплохо зарабатывал, что пригласил напарником брата Гаджиумара – иначе с обилием заказов было не справиться. Но все же, когда срок ссылки истек, семейство вернулось на родину.

Там бывшего богача встретили не слишком дружелюбно. Новые хозяева села постоянно вламывались с обысками и уносили все, что под руку попадется. Конфисковали даже гордость Расула – модное коверкотовое пальто. Но этого им было мало. Охотники за кладами не оставили в доме «кулака» ни единой целой стенки – искали замурованное золото. Жить в селении стало невозможно, и в 1939 году Расул со второй женой Халимат отправился в Эрмитаж. Директор музея Иосиф Орбели раньше гостил у кубачинца и был благодарен ему за коллекцию керамики. Он незамедлительно принял их обоих на работу. Расул стал старшим реставратором в отделе Востока, а Халимат помогала восстанавливать старинную посуду и воинские знамена. Вскоре они въехали в просторную квартиру на набережной Невы, окна которой смотрели прямо на Эрмитаж. Казалось, беды остались позади. Старик по-хозяйски заходил в покои царя, которому когда-то слал подарки, новый распорядитель дворца благоволил ему. Его вторая жена отправляла посылки первой, оставшейся в Кубачи. Но тут грянула война, и хромой Расул, путешественник, делец и реставратор, погиб во время блокады.

Меч Зульфикар и Камаз с боевиками

Дождь мерно барабанит по крыше Кубачинского художественного комбината. В советские времена тут работали сотни человек. Теперь большинство цехов опустели. Ювелирное дело уже не так прибыльно. Молодежь уезжает в город, а оставшиеся мастера предпочитают работать на дому, заезжая на фабрику, только если нужны ее станки. В музее комбината рядом с вазой, когда-то привезенной хромым Расулом из Нью-Йорка и отнятой при раскулачивании, сверкает главная местная достопримечательность – раздвоенный меч Зульфикар, вроде бы принадлежавший Надир-шаху. Смотрителя музея, вечно смеющегося Гаджи-Ибрагима, ничуть не смущает, что похожее оружие хранится в махачкалинском музее изобразительных искусств и в Национальном музее Грузии, а в XIX веке селение Кубачи было центром производства таких мечей с двойными лезвиями. Он с гордостью говорит, что рукоять шахского меча сделана местными мастерами, а на резонный вопрос пожимает плечами:

– Осада была долгой. Должно быть, отдал шах меч на починку, да так и оставил, когда бежать пришлось…

Для кубачинцев подлинность именно этого меча несомненна, ведь за него один из них заплатил жизнью. В бурные девяностые банда грабителей убила сторожа и похитила меч. Спасла предусмотрительность дагестанского руководства, не проложившего до знаменитого селения асфальтовую дорогу. Проехав с километр, бандиты увязли и были пойманы. А кубачинскую грунтовку не починили до сих пор – чтобы и в будущем у преступников не было ни единого шанса. Правда, в 2017 году Зульфикар снова украли, но через пару лет он опять вернулся в село – словно это не меч, а бумеранг.

Девушки несут на годекан бесчисленные угощения. Высокие каблуки модных туфель вязнут в грязи. Так средневековые горожане преодолевали лужи на ходулях. Ливень усиливается, вместе с ним из облаков ползет совсем не летний холод. Но кубачинские праздники такими пустяками не остановить. Рассказывают, что в 1999 году, когда в селе Карамахи шла спецоперация, в разгар свадьбы прошел слух, что неподалеку видели КамАЗ с боевиками. Кто-то ринулся из других городов на выручку, кто-то, наоборот, сбежал в Махачкалу. Но трусов было немного. Большинство сельчан похватали оружие – по версии местных краснобаев, запрятанные калашниковы, по утверждению осторожного главы сельсовета – вилы и ножи. Но все рассказчики сходятся на том, что пили и веселились в тот раз отменно, с огоньком, до самого позднего вечера, когда выяснилось, что слух о боевиках пустила подслеповатая бабушка. Ибо хорошую горскую свадьбу даже спецоперацией не испортишь.

Манаба

Другая страна, другое время. И – снова облака. Или это дым над горящими улицами? Август 1968 года. По Праге едут советские танки. В 85 километрах к северо-востоку, в крохотном городке Яблонец-над-Нисоу, уже месяц идет симпозиум ювелиров. Манаба Магомедова, самая знаменитая кубачинская женщина-златокузнец, привезла в Чехословакию сорок своих работ. Она долго готовилась к празднику людей искусства – но не к суровой реальности военного переворота. Билет на самолет превратился в бесполезную бумажку, денег не было, в посольстве отмахнулись – проблемы непонятной дагестанки их волновали в последнюю очередь. Проведя три ночи на вокзале, Манаба в сумятице, под звуки выстрелов, села на первый поезд до Москвы. Впоследствии она рассказывала с густым кавказским акцентом, что, когда советский пограничник попробовал ее, безбилетницу, высадить, мастерица обнажила выставочный кинжал тончайшей работы и заявила, что он имеет дело с горянкой. Еще одно издевательство – и она за себя не ручается. Что ответил пограничник и ответил ли вообще, неизвестно, но до Москвы Манаба добралась благополучно.

Почти всю жизнь она провела в Тбилиси, куда ее шестилеткой привез в 1935 году дядя, хромой Расул. В те времена в Грузию переселились многие кубачинцы. Они работали ювелирами, а главное – переплавляли золотые моменты в слитки и обменивали их в торгсинах на дефицитные товары. Дело это было опасное – уже знакомый нам Шамхал, отдавший Расулу сестру, попался и умер в грузинской тюрьме. Но и прибыль была огромной, а риск горцев скорее манил, чем пугал.

О родном селении мастерица помнила мало, но одна картина прочно врезалась в ее память: горящие угли, которые дети вдавливали в кусочки глины и вечером метали из пращи. Крохотные огоньки летали над аулом, рассыпаясь алыми искрами. Тот, чей уголек перепрыгнул больше крыш,