Театр – волшебное окно - Коллектив авторов

Он спросил, нас, пятиклассников, читали ли мы Беккета и Кафку. Я тогда и фамилий-то этих не слышал.

А нам сказали, что идея спектакля нашего интересна, свежа, оригинальна, но ее надо бы доработать.

Я опять почувствовал в горле вкус чужого пирога. Наш провал объявили экзистенциализмом. Это слово я тоже услышал тогда впервые.

И я стал мечтать о том, что когда-нибудь у меня все-таки будет настоящий спектакль. И этой детской мечте суждено было сбыться.

Сценой для этого спектакля стала одна из небольших комнат дома на Большой Конюшенной, где долгое время располагалось Санкт-Петербургское отделение союза писателей России.

О, этот дом трудно забыть! Чего только стоил один только лифт! В него с трудом могли поместиться двое. Однажды он застрял, и один из жителей дома застрял с поэтом, который все время до освобождения из неожиданного плена читал ему стихи. Больше этот житель дома на лифте никогда не ездил.

Дом на Большой Конюшенной стал священным местом моей молодости, временем первых творческих свершений, знакомств, определивших судьбу. Но мне все время хотелось выйти за рамки, и однажды я уговорил друга поставить спектакль. Написал пьесу по мотивам новеллы Анри Барбюса «Нежность».

Друг мой, Андрей Демьяненко, долгое время работал осветителем в театре «Приют комедианта», и я знал, что нашел для спектакля профессионала, хотя никакое освещение у нас не предполагалось.

– А кто будет играть главную роль? – спросил Андрей.

– Я.

В трубке повисло молчание. Друг мой все-таки работал в настоящем театре, поэтому не верил, что это возможно.

Я тоже, впрочем, не верил.

Но чтобы отрезать пути к отступлению, я уже дал объявление о спектакле, едва начав его репетировать.

Чем больше было репетиций, тем больше я боялся выхода на сцену. Я вообще тогда боялся людей и никогда не думал, что впоследствии буду вести самые разные мероприятие перед огромными аудиториями, организовывать бесчисленные мероприятия.

Даже когда я ехал в переполненной маршрутке, боялся выкрикнуть свою остановку, пробирался поближе к водителю, надеялся, что кто-то другой выйдет там, где нужно мне, а я вслед за ним. Было неловко оттого, что люди спешат, а я остановлю маршрутку.

До сих пор помню, как я решил громко выкрикнуть свою остановку с самого дальнего сиденья. Я думал, что если не осмелюсь это сделать сейчас, то уже никогда не выйду на сцену.

Еще я читал книги по актерскому мастерству, и больше всего увлекся трудами Михаила Чехова, его советами актерам и воспоминаниями.

В фильме «Утомленные солнцем» мне очень нравились слова одного из главных героев: «Когда умирал мой отец, он сказал мне: «Как обидно. Я прожил такую длинную жизнь, и что же вижу перед смертью? Какие-то поезда с гусями!»

Оказалось, что эти слова полностью взяты из воспоминаний Михаила Чехова, а не придуманы сценаристами.

Я знал, что Михаил Чехов – великий актер. Но он писал в своей книге, что однажды, уже будучи профессиональным актером, так испугался публики, что взял и ушел прямо с середины спектакля. Только бы никого не видеть. И прятался потом ото всех.

И это великий актер, который столько раз до того выходил на сцену!

Я стал думать, что тоже сбегу со своего спектакля. Испугаюсь зрителей. Я ведь не великий актер, а жалкий начинающий литератор, с чего-то решивший выступить на актерском поприще.

Но я не сбежал. Мы сыграли спектакль, и зрителям он понравился. Мы стали играть его регулярно. В одной из сцен мой герой взбирался на подоконник, думая, прыгнуть ли вниз. Я подходил к самому краю распахнутого окна, и зрители проникались опасностью, игрой всерьез.

В начале спектакля полицейский, выслушивая жалобы героя, у которого пропала жена, вместо того чтобы проявить какое-то сочувствие к бедолаге, смачно ел чужую курицу. С курицей этой у нас всегда были проблемы. Голодные актеры так и норовили съесть ее до начала спектакля. И вместо впечатляющей курицы порой приходилось довольствоваться какими-то косточками.

В другой сцене глухонемой почтальон, с трудом передвигавшийся на костылях, получив радостное известие, отбрасывал свои костыли и принимался танцевать. Эта роль удавалась Андрею. Но однажды я увидел, что он как-то очень неестественно улыбается во время радостного танца. Хотя танцевал он лихо.

После спектакля оказалось, что он за несколько часов до того как мы вышли на сцену, сломал ногу, и ничего не сказал ни мне, ни всем остальным, чтобы мы не отменили объявленный спектакль.

Мы играли его множество раз. Я часто слышал о том, что театр – это искусство призрачное, что, в отличии от литературы, живописи, кино, оно неуловимо, что спектакль существует «здесь и сейчас», это сокровенное действо для счастливо посвященных.

Но оказалось, что театральное действо, которое находится в плену у времени, порой более долговечно, чем многие очень важные вещи…

Санкт-Петербургское отделение союза писателей со всеми литературными объединениями лишилось помещения на Большой Конюшенной.

А мы все еще играли свой спектакль. Уже на других сценах.

Я рассорился с друзьями, которым верил и которых любил, с которыми мы вместе создавали театральное действо под названием «Каждый день ожидая Тебя».

И я играл его уже на других сценах, с другими людьми. Многое очень живое, трепещущее во мне, доверие, любовь, исчезли, а спектакль продолжался.

И сейчас я уверен: театральное действо, которое рождается и исчезает на сцене, при всей своей неуловимости, эфемерности, гораздо ближе к Вечности, чем многое из того, на что надеется в своей жизни опереться человек, что мнится ему незыблемым.

Оживление. Стихи

Михаил Вэй

Оживление

Актеру пережить трагедию чужую

Приходится не раз, играя чью-то роль,

Чтоб завтра, вновь, ожить

Расстрелянным буржуем,

Ну, а на третий день, «Да здравствует король!»,

Сверкая мишурой короны бутафорской,

Кричать, а позабыл, какие-то слова,

Ты, если,

…непременно

Из будочки суфлерской,

Ожившая, подскажет, седая голова.

И оживая, зал то плачет, то смеется,

Поверили: да-да, поверили, опять,

Отравленным, хотя, возможно, не был Моцарт,

Но нотную, из рук, упавшую тетрадь

Прожектор отыскал,

…Сальери, после факта

Убийства, грим отмыв, и сбросивший камзол,

По улице бредет и курит слишком часто,

Уставший от притворства, а впереди сезон

Еще почти что весь, ах, как длинна дорога,

Маршрута не укажет библейский Моисей,

На сцене наш актер, казаться может Богом,