"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков
В.Э. фантазирует о будущем театре, пронизанном музыкальностью, с дирижером у пульта.
Увлекшись, В.Э. показывает такие ритмические краски и эффекты, что оркестранты стучат смычками в знак восторга.
Рассердившись, В.Э. снимает поцелуй Чистякову и Логиновой.
— Ну, чем же я виноват, товарищи?..
Ставит заново концовку и переделывает, как балетмейстер, танец, сам страстно и лихо танцуя кадриль.
На репетицию заходит З.Н. и, увидя, что у В.Э. мокрая рубашка, просит его больше не показывать...
Очень интересная репетиция, несмотря на нервность, все же творческая.
Максим Горький на выставке работ художников Кукрыниксы. Москва. Апрель 1932. Слева направо: поэт А.Г.Архангельский, П.Н.Крылов, Максим Горький, М.В.Куприянов, Н.А.Соколов
После иду обедать с Сашей Барановым и молодым норвежским режиссером, приехавшим вслед за В.Э. из Москвы. Говорят, что он миллионер, страстно увлекшийся театром.
Вечером с Варшавским на футболе на стадионе «Динамо», а после ужин там же в ресторане. Совсем поздно захожу еще в кафе, что против цирка и флиртую с Катей, хорошенькой официанткой. Провожаю ее. Она тоже кокетничает напропалую.
Все эти дни по радио и в газетах — развитие испанских событий.
Но Киев так хорош, и Днепр, и чудесное лето, и так много хорошеньких женщин, и так захватывающе интересно работает В.Э. (даже когда нервничает, как сегодня), что очень трудно настроиться на трагико-эпический лад, хотя, конечно, дело с Испанией более чем серьезно.
Еще я отдыхаю от скинутого в середине июля бремени своей полувыдуманной драматической любви. «Я теперь свободен от любви и от плакатов»48... Не знаю, что будет дальше, а пока просто легко и хорошо...
30 июля
<...> Иду обедать со Свердлиным и В.Роддом. В Москве на улицах негры не в диковинку, а в Киеве, стоит только Вейланду показаться на Крещатике, вокруг него собирается толпа. Сегодня он не выдержал, остановился, посерел от обиды (негры не краснеют, а сереют) и стал горячо говорить, что нечего на него смотреть, что он тоже человек и т.п. Собралась совсем большая толпа. Задние не зная, что происходит, напирали на передних, стоявших рядом с нами и немного сконфуженных. Пришлось взять Вейланда за руку и быстро уйти в клуб Рабис.
Вечером на спектакле большой разговор с В.Э. на множество тем: о новом сценарии А.Довженко «Щорс»49, который Довженко читал В.Э. и тому он очень понравился (даже сравнил его с «Тарасом Бульбой»), о фильме «Строгий юноша» по сценарию Ю.Олеши с участием Юрьева, снятом в Киеве А.Роомом («Из жизни педерастов», — говорит В.Э., которому фильм очень не понравился)50, о дирижере Ансермэ и пьянисте Корто, о слышанном недавно В.Э. чтении тут в Киеве Мичуриным по радио сцен из «Бориса Годунова» («дерьмо»), о манере Козикова51 есть — шутка...
А в г у с т
1 августа
Ночь. Только что приехал с заднепровского пляжа. Ездили туда купаться с молодежью театра. Днем такая жарища, что добираться до пляжа мучительно. Ночной Днепр очень красив.
А весь день был полон В.Э.
Утром на экскурсии по киевским древностям. Переглядываюсь с Л.В. Потом на репетиции сразу два скандала: с Чикулом и с Кельберером. Репетировался «Юбилей», от которого В.Э. позавчера пришел в ужас. Чикул ушел с репетиции. А Кельбереру В.Э. устроил разгром за Хирина52. Рассердившись за «жим» и «наигрыш» снял ему все трюки и злорадствует: «Пусть теперь повиснет в воздухе...» Крайне резко делал ему обиднейшие замечания. После, когда вместе с ним идем с репетиции, спрашивает меня: «А, может, я был неправ, а?..» Я промолчал. Конечно, по существу В.Э. был прав, но было также жалко актеров. И, после паузы, В.Э. еще: «Ненавижу бездарность!..»
На это можно было бы сказать многое применительно к нашей труппе, но, пожалуй, не стоило развивать эту тему, ведь и Хераскова, сестра З.Н., совершенно бездарна, и многие из столпов труппы.
Он очень энергичен, обаятелен, но почему-то нервен.
А вечером, во время «Дамы», было режиссерское совещание по «Борису» (В.Э., Коренев, Громов53 и я). По существу, В.Э. изложил нам экспликацию спектакля. Увлекшись, он гениально прочел монолог «Достиг я высшей власти...». Мы работали в кабинете директора Театра им. Франко. Духотища. На столе бутылки с нарзаном и стаканы. В.Э. сам всем разливает. Стол завален бумагами и экземплярами. У В.Э. в руках томик Пушкина в издании «Просвещения» — он по каким-то старинным воспоминаниям предпочитает это издание54. Окно открыто. Кто-то прошел за ним мимо, и В.Э., как всегда подозрительный, высовывается: не подслушивают ли? Прочитав сцену с Мнишек, В.Э. щелкает по книге пальцем и говорит: «Вот ролька-то, Мнишек, а?..» И, в который раз: «А какая это увлекательная у нас будет работа, а? И не так уж трудно!» (Словно сам этому удивился.) «То есть, конечно, трудно, но зато увлекательно, а раз увлекательно, то и легко...» А в конце совещания: «Правда, сегодня хорошо поработали, а?..»
Наше участие в работе заключалось, главным образом, в том, что мы восторженно его слушали.
Начинает он с вопроса о музыке в спектакле, но потом вообще рассказывает о будущем спектакле...
2-я сцена «Красная площадь». Всякий раз, когда на сцене должна быть толпа, мы ее слышим музыкально: гул и рокот хора, но отнюдь не пение, «вроде, как это было во время немецкого погрома»55. Во 2-й сцене этот гул и рокот иной, чем в 3-й («Девичье поле»). В первой народ еще не раскачался, а тут осмелел, разошелся. «В первой меньше градусов». «“Народ кипел”, как во сне Григория...» (В.Э. просит меня выписать для Прокофьева56 все образные определения Пушкиным народного шума.) Это звучание уже начинается в самой первой сцене. «Первые три сцены нанизаны, как на шпагу, на шум толпы...» Шум возрастает ступенями... (В.Э. читает текст для хронометража, а Громов смотрит на часы.) «Хор, вроде того, как в “Прометее” Скрябина, где поют с закрытым ртом». <...>
После совещания и конца спектакля — экстренное ночное собрание труппы по поводу поступка Чикула. В.Э. молчит. Чикул оправдывается тем, что бухгалтера и администрация задерживают суточные, и от безденежья он нервничал... Утром приехала Женя Богорская57. Это странное собрание — ее первая встреча с труппой. После собрания поехали за Днепр купаться ночью...
И сейчас спать не хочется. Снова перечитываю «Прощай, оружие».
