"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Константинович Гладков
День прошел нелепо. Поехали на финальный матч весеннего футбольного первенства, сидели в кафе «Спорт», снова зашли к Арбузовым. Ушел один. Тихий, прохладный вечер. Дома пусто. Беспорядок. Стучит будильник.
17 июля
Страшно устал за вчерашний день, но не мог заснуть в Лёвкиной комнате и перебрался вниз на составленные кресла. Пробовал читать Мопассана, потом все-таки заснул. Но вот пришел день: обыкновенный летний московский день и надо вставать, как-то прибраться, что-то переставить, пить чай, гладить брюки. Собрал оставшееся...
Позвонила Таня и позвала обедать. Алексей и Валька поехали на дачу.
Все время кажется, что нужно что-то обдумать и понять, но что собственно?.. И зачем я это пишу?
В.М.Киршон. Париж. 1935
Вечером взял среди Лёвкиных книг записки декабриста Лорера и читал полночи.
18 июля
На дворе ко мне соседи не подходят и стараются не встречаться глазами. Лёва — это уже четвертый из нашего двора за это лето...
В газетах награждение Ежова орденом Ленина. Город Сулимов в области Орджоникидзе переименован в Ежово-Черкесск. Стало быть, Сулимова уже нет29. Республиканцы наступают на Мадридском фронте.
Вышел за хлебом и встретил на углу Арбата Б.Ф.Малкина. Он был когда-то левым эсером и у него на лице печать обреченности30. Поговорили с ним минут пять о Мейерхольде и почему-то о деле писателя Шухова31.
19 июля
Человек, увы, так устроен, что он не может не думать. Но как все делается грустно и непонятно, когда раздумываешь и над случившимся с братом, и над тем, что происходит вокруг <...>
20 июля
Вечером был у Арбузовых. Домой возвращался с Плучеком. Шли вместе до Никитских ворот, потом он к себе на Мерзляковский, а я к себе на Знаменку. Так вот, у Никитских ворот Валя, мой многолетний товарищ, простодушно посоветовал мне пока меньше бывать на людях. Можно понимать это и так и эдак: как угодно можно понимать. Ладно. Учту дружеский совет. Кстати, он и Алексей мне сами больше не звонят. Звонит только Таня. Нет, я далек от того, чтобы подумать что-нибудь эдакое. Это случайность, на которую я в новых своих обстоятельствах обратил внимание. А раньше не обратил бы. Вот и все.
21 июля
Я и не думал, что так люблю брата. Лёвка, Лёвка...
Упрекаю себя: кажется, что где-то как-то я мог бы повлиять на него и тем спасти. Но это, конечно, бессмысленно. Ведь никакой логики в его аресте нет. Из всего его круга он был самым тихим и неразговорчивым. Другие болтали куда острее. Но ведь и это тоже не вина.
22 июля
Встретил Мишу Садовского. В Малом идут бесконечные открытые и закрытые партсобрания. Ищут «следов вредительства» двух директоров: С.Амаглобели, который директорствовал до начала зимы, и Лядова, его сменившего. Труппа ГосТИМа на гастролях в Ростове и Донбассе. В.Э. сидит в Москве и ждет окончания Габриловичем нового варианта инсценировки «Как закалялась сталь». Получив ее, поедет репетировать. Миша тоже слышал, что Шульгина неплохо сыграла Маргерит.
К.Е.Ворошилов, И.В.Сталин и Валентина Хетагурова в президиуме Всесоюзного совещания жен командиров РККА. Декабрь 1936 года
На днях в «Советском искусстве» статья о «вредительской работе» б. начальника управления искусств Ленинграда известного Рафаила. Говорят, что арестован Я.Ганецкий32, друг Парвуса и Ленина, спасший последнего при аресте в Австрии в 1914 году. В последнее время он был директором Музея революции. Я встречался с ним в странной обстановке, когда он на предыдущей ступени опалы был никем другим, как директором ГОМЭЦа (Объединение эстрады и цирка). Вот уж действительно «цирк», как сказал бы Зощенко.
23 июля
Вдруг вспомнил, что давно не видел Машу. Пошел к ней и не застал. А соседка мне сказала, что у нее «беда»: «Взяли брата, того, который директор», т.е. Павла. И не позвонила, гордая девчонка! Впрочем, чем тут хвастаться? Вот совпадение! Почти в одни и те же дни у нее и у меня арестованы братья. Они могут встретиться и познакомиться где-нибудь на Лубянке или в Бутырках. В последний раз я видел Павла на футболе <...>
24 июля
Был в Загорянке <...> Мне тяжело на даче. Мама втихомолку плачет, а отец молчит, задумавшись. И к вечеру является мысль: ведь за мной тоже могут придти. А почему нет? Так уж лучше, чтобы все это было там, на московской квартире, без родителей. Незачем привлекать внимание к ним, к даче.
25 июля
Под вечер пришла Нора с цветами. Сегодня день Лёвиного рождения. У них с Лёвой был уговор, что она придет в этот день сама к нему. Она ничего не знала. И пришла. Он был бы счастлив.
Мы сидели с ней в полутемной столовой, и она держала в руках цветы. Минут через сорок ушла. Так и ушла с цветами в руках.
26 июля
Забавная штуковина жизнь. Сейчас я вспоминаю дни середины лета, когда я ушел из театра и хандрил, как дни самого полного безоблачного счастья. Вот бы только вернуть те дни, — разговоры с Лёвой перед сном и жест, с которым он ставил на круглый стол принесенную бутылку «Шамхора»...
Стараюсь больше читать, чтобы меньше думать. Прочел «Военную тайну» Гайдара. Неплохо, но есть какая-то едва уловимая фальшь. Перечитал «Фиесту» и «Прощай, оружие». Читаю из Лёвкиных книг воспоминания декабристов. Ждет очереди роман Олдингтона «Все люди враги».
27 июля
Позвонил и пришел Игорь. Он потрясен Лёвкиным арестом и немного сам не свой. Я и не подозревал, что он такой неврастеник. Разговаривал, оглядываясь на окно, завесил телефон, а когда я пошел его провожать, на каждого второго прохожего показывал, говоря, что это агент. Рядом с ним я выгляжу уравновешеннейшим из людей. Он тоже думает на Португалова <...>
28 июля
Парк культуры и отдыха имени Горького. 1934. Фото из журнала «СССР на стройке»
С легкой руки Леонида Утесова вся Москва этим летом поет французскую песенку «Все хорошо, прекрасная маркиза...»33.
<...> Зашел к М.Я.<Шнейдеру>. Он мне читал опыты прозы. Умно, но сухо <...> Блистательно умный и остроумный
