Серийный убийца: портрет в интерьере (СИ) - Люксембург Александр Михайлович

Если вы сосед, который изо дня в день слышит все это, то вы оказываетесь в трудном в моральном отношении положении. Вы знаете, что творится безобразие, что происходящее не только аморально, но и преступно. Вы слышали, возможно, даже о принятой ООН Конвенции о правах ребенка. Но вместе с тем вы предугадываете, что вызывать милицию бессмысленно, что в 99 случаях из ста ребенок никогда не подтвердит, что мать его избивает, и все закончится ничем, а вы лишь наживете себе осложнения и неприятности. И вы молчите со всеми вытекающими последствиями.

Когда-то одному из нас случилось видеть молодую мать — жену дальнего родственника. Эта женщина лет двадцати пяти всегда сидела за столом с каменным лицом, не говоря ни слова. Её поведение резко контрастировало с поведением её мужа, недалекого весельчака и балагура. Казалось, она где-то очень далеко, в своем собственном измерении, и лишь изредка её губы кривились от злобной улыбки, Бог знает чем спровоцированной. Работала она воспитателем в детском саду, и их собственная малышка дочь ходила туда же.

Удобная ситуация: мать при деле, и ребенок тут же на глазах. Позже довелось услышать, что в минуты дурного настроения она хватала девочку за ухо и на глазах у всех остальных детей поднимала в воздух. Скрытые мотивы её поступка, надо полагать, были примерно такие же, что и в описанном ранее случае.

Но рано или поздно ребенок вырастает, и наступает день, когда он ответит тумаком на тумак, когда вся накопившаяся ненависть может прорваться ответным ударом. Когда все акты мести, мелькавшие годами в изощренных, обраставших все новыми деталями фантазиях, начинают обретать реальные очертания.

Дня не три я ушёл из дома и жил в спецкомендатуре с «химиками» за городом. Однажды я пришёл домой, но не в дом, а в сарай: там у меня стояла кровать и было, как в комнатке, чисто к уютно. Тут пришёл отчим диктовать, угрожать, и мы с ним на улице схватились за грудки, и я ему сказал, что я не тот пацанёнок, который терпел побои, когда был мал, что я вам, твари, отобью всё, что можно отбить, разорву как собака зайца.

И мотив разрывания на части, как мы видим, закономерно возникает опять.

Если накапливается избыточная агрессия, то неизбежна какая-либо форма разрядки. Это непреложный психологический закон. И Муханкин, по существу, сам того не понимая, демонстрирует это в своих «Мемуарах», где последующее развитие событий представлено так:

Потом в поехал колхоз к бабушке и познакомился с одной девчонкой по имени Таня. Помню, гуляли с ней как-то допоздна и пришли к бабушке на огород под копну сена повыпивать да на звезды посмотреть, и дело к сексу шло, но выпили еще и еще, а пили самогон, и я (не знаю уж, как это получилось) уснул. Проснулся, а Тани нет, и дождь накрапывает. Обозлился я и на другой вечер пошёл к клубу на танцы, нашёл её, и мы пошли к сельсовету на лавочку. Посидели, поговорили, а я же папуас тупорогий и наукам не обученный с девушками разговаривать, все кумекаю по-своему и не понимаю, хочет она меня или нет. А я-то хочу и прямо об этом говорю. Ну, девка испугалась, наверное, моих квадратных глаз и непонятной речи индусской — никто, видно, с ней ранее так не обращался и кинулась наутек от меня. А я думаю, может, что предпринять нужно, а на земле цепь лежит, и я хватаю цепь и бегу за ней и, догнав, стегаю её комбайновой цепью со всей дури. А тут бабки сидели на лавочке около дома и айда кричать: «Что же ты, изверг, делаешь?!» — и она орет от боли.

Ну я её еще разок стеганул по-хозяйски и, несмотря ни на кого и ни на что, пошёл её провожать домой, как будто так и надо. Думал, что теперь у меня с ней все хорошо будет, и шёл домой довольный, что вроде правильно поступил.

А на другой день меня ожидали неприятности. Этой Тани мама с папой написали на меня заявление и начали меня вылавливать в центре колхоза. Только я показался, как меня участковым хватает за шиворот и тащит в сельсовет, там побил и кричал, что теперь посадит меня в тюрьму.

Сбегаю я из сельсовета и нарываюсь на Таниного палу. Смотрю, он с дубиной на меня бежит, а я вырвал из земли трубу метра полтора длиной и на него и дал ему по спине с оттяжкой. Тот, как бык звук издал, его выгнуло в обратную сторону, а я пошёл домой.

В этот день приехала в колхоз мать с отчимом, а я уехал в Волгодонск. Не знаю, как они уладили инцидент, но все обошлось.

Судя по тому, что эта история не привела ни к каким конкретным последствиям, скандал как-то удалось погасить. Вместе с тем сами по себе факты красноречивы. Правда, рассказчик пытается объяснить свое, мягко говоря, странное поведение тем, что он, «папуас тупорогий», недостаточно был обучен хорошим манерам и не обладал навыками общения с девушками. Почему же, однако, Таня испугалась выражения его «квадратных глаз»? Что она прочла в них?

Создается впечатление, что Муханкина могло интересовать, что угодно, только не обычный сексуальный опыт. Возможно, он бессознательно спровоцировал скандал, чтобы получить повод излить агрессию и прибегнуть к физическому насилию. Кстати, в его рассказе присутствует и не вполне правдоподобная деталь о комбайновой цепи, якобы лежавшей на земле. Логично предположить, что цепь он специально прихватил с собой: ведь женщина для него враг, в борьбе с которым любые методы хороши. Что касается отца Тани, то встреча с ним вряд ли могла планироваться заранее. Но и относительно упомянутой трубы у нас не может быть полной ясности: ведь из последующих текстов и признаний Владимира нам известно, что на каком-то этапе он стал постоянно носить с собой кусок трубы со спрятанным в ней «штыком».

За этой агрессивной выходкой последовала последняя в своем роде попытка Муханкина вернуться к учебе в обычной школе, но и она закономерно завершилась дебошем.

Я, конечно, сделал вывод, что нужно учиться, быть как все. В школу, как пионер, пошёл в дневную, в восьмой класс, а год уже 17-я идет, и в классе я как-то неловко среди других учеников себя чувствовал. Все пальцем тычут в меня, смеются, подковыривают, ехидничают. Терпел. Потом было ЧП. Я увидел, что пацаны хотят что-то забрать у одной девчонки и уже наглеют. Ну, думаю, нужно проявить себя джентльменом, и вступился за девчонку. А ума же не хватает, чтобы правильно это сделать: кого швырнул в сторону, кому в челюсть кулаком, в кому куда попало. Пацаны видят что задней скорости у меня нет. духу хоть на десятерых хватит, и уже они наслышаны всякого обо мне. В общем, угомонились они, но парням из старших классов на мена пожаловались.

И вот меня после уроков вызывают пацаны за школу разобраться, ну и толпой дали мне оторваться (побили), и очнулся я под досками, железками и партами, еле-еле вылез из-под того хлама. Голова шумит, из носа кровь идет, губы разбиты, ноги, руки не слушаются, бока, спина, живот ноют. Ну, думаю, попал в прожарку (в неприятное положение).

Пошёл, а через несколько дней к директору школы в кабинет забрать свои документы. Та, не выслушав, крик подняла, стала угрожать, обзывать. У меня к тому времени был уже обрез 16-го калибра и патронташ с заражениями патронами. Прихожу я с обрезом опять к директорше и думаю их всех перестрелять. Конечно, она испугалась и обманула меня, сказав, что все мои документы в милиции в комиссии по делам несовершеннолетних. Я тогда ушёл и бросил учебу такую от греха подальше, пока их там не пострелял или не вырезал половину.

Тут меня потащили в милицию за обрез. Я от всего отказался и сказал, что у меня ничего не было. Били меня как собаку в милиции, но ничего не выбили и ночью погнали, сказав, чтобы на другой день был у них.

В общем, решали в милиции, что со мной делать, и порешили: я должен работать и учиться в вечерней школе.

Итак, из прочитанного материала можно сделать вывод, что после возвращения из спецшколы Муханкин уже стал по-настоящему социально опасен. Никто, конечно, не мог бы оценить в полной мере, что творится в его голове, но и внешних проявлений накопилось более чем достаточно. Мало того, что он постоянно лез на рожон, вёл себя агрессивно, организовывал дроки, в конце концов, таких подростков скандалистов всегда хватает, но он доходит до того, что является с заряженным обрезом к директору школы! И что же? Да ничего. Остается на свободе.