Где. Повесть о Второй карабахской войне - Коля Степанян
– Может, Дав привык со скейта падать? – предположил я.
– В ежевику? – пошутил Давид.
Посмеялись.
– Тут говорили о том, что всем повезло, а Даву – нет, но Даву больше всего повезло. Пуля вошла в кармашек бронежилета, потом в магазин, потом в руку.
– Больно было, брат? – поинтересовался я.
– Да не-е-е, – протянул Давид, давая понять, насколько мой вопрос тупой. Он вообще достаточно ироничный тип. – Сейчас расскажу. Началось все. Я подумал: «Ну я же в камуфляже. А сзади куст. (смех) А спереди места нету. Там Манч стоит. И если я рядом с ним встану, то будет слишком заметно, что два человека стоят. Тогда туда точно будут стрелять». Я встал за куст. И в меня реально первое время никто не стрелял. Я стреляю в них и думаю: «Круто, наконец-то я пушку использую». Там рядом чувак был в открытом поле. Я смотрю на него. И тут граната падает на этого чувака. И ты не видишь, как граната взрывается. Это не как в фильме. Я помню дым и чернеет перед глазами. Незапоминающийся момент, кстати, как в тебя попало что-то. Я помню черный экран. Просыпаюсь – и все как в игре. Свист в ушах. Какая-то дичь происходит. Ты ничего не чувствуешь.
– То есть ты боль не ощущаешь?
– Нет. В этот момент столько адреналина, что ты как под морфином, – ответил Дав. Он говорил очень медленно – было видно, что он физически слаб и ему тяжело это дается. – Я смотрю на руки – не могу ими пошевелить. В трех метрах от меня пушка моя лежит – я еще на ней значок из Half Life нарисовал. Вижу – кровь херачит. Думаю: «Бля, теряется».
– Жизнь теряется? – пошутил я.
– Я еще думаю: о, круто, домой заберут.
– Забрали! – похихикал Ато.
– Я пытался понять, где у меня рана. Начало очень сильно жечь. Я не помню даже, как к тебе подбежал, Коля. Помню, бегу куда-то вниз, помню Ато – он у стены стоял, стрелял куда-то. Думаешь, больнее не может быть, но боль усиливалась. Потом парень подошел, у него бинты были у единственного. Он пытался помочь, но не смог ничего сделать. Вообще не там мне перевязал в итоге. Манч потом подошел, прижег мне рану на правой. У меня был физический шок, но мозги работали нормально – я понимал, что мы в жопе. Я помню: все взрывается к чертовой матери, у кого-то щеки нет, у кого-то руки нет, кто-то уже мертвый, а я такой: «Бля, ну и что теперь делать? Я еще и раненый теперь, охуеть», – продолжал Дав. – Подумал, что лучше всего, чтобы меня застрелили, потому что к этому моменту уже началась адская боль. Я Манчу сказал: «Ствол направь мне на башку, я все равно бесполезен уже».
– Серьезно, он тебе сказал такое? – спросил тут же у Манча Ато.
– Да. Я выстрелил. Поэтому он так долго рассказывает, – ответил Манч.
Смех. За смехом тишина. Глубокая мучительная тишина.
– А что дальше, ребят?
– А вот хуй знает.
Лучше и не скажешь. Мы все еще в окружении. Единственный путь к своим лежит через поле битвы, где все еще лежат тела наших сослуживцев. Где все еще, должно быть, можно было услышать голос врага, стерегущего возвышения. Оказаться снова там было бы безумием, идти туда с ранеными – чистой воды самоубийство. Об этом мы и сообщили командованию, указавшему нам эту дорогу. Нам ответили, что иногда нужно принимать тяжелые решения. Ато бросил трубку.
6
Из документов узнали, что владельца дома зовут Апрес. Классный дом. Красивое пианино в зале. На пианино наклеен стикер знакомой девушки, приезжавшей в Арцах со своим музыкальным проектом. Я долго его разглядывал, не веря своим глазам.
Кухня маленькая. Стол заставлен съестным и компотами.
Солений и компотов было много! И орехов было много! Грецких. Очень, очень хороший подвал был у Апреса.
Прошло всего три дня, и он опустел.
– Коля.
– Да, брат, – ответил я, неохотно раскрыв глаза. Только прилег отдохнуть.
Вижу Манча в дверях. Ходит туда-сюда с сигаретой в зубах. Видно, что-то не так.
– Ты чего?
Закуривает.
– Дай мне тоже, – говорю я, протягивая руку.
– Не дам, – затягивается.
– Почему это?
– Я тебе говорил: меньше кури.
Полминуты смотрю, как он курит.
– Ты что, правда не поделишься?
Смотрит на меня.
– Возьми.
Делает еще одну затяжку и передает мне. Улыбаюсь.
– Что случилось? Ты чего такой хмурый?
– Разговаривали с ребятами о ситуации.
– И?
– И ничего. Никто никого не хочет слушать. У каждого свое мнение.
– Удивительно.
– Но никто, конечно же, ничего дельного не может предложить.
Передаю сигарету обратно.
– В общем, бесит все. А еще у нас почти не осталось питья. Компоты заканчиваются. Надо было регулировать это как-то.
– Что будем делать? – чувствую, как мне передается его тревога.
– Ну, я быстро вышел посмотрел, между нашим и соседним домом очень низкий забор через огород. Можем сходить в гости.
– Погнали?
– Сейчас?
– Да, почему нет, делать нечего все равно, – ответил я, приподнимаясь. – Как обстановка в деревне?
– Утром, помнишь, одна рота прошла рядом с домом? После этого спокойно было более-менее. Из глубины деревни слышали звуки машин и все. Ближе к вечеру вроде как никого не бывает. Сейчас (смотрит на настенные часы) шесть. Скоро будет темнеть.
Протягиваю два пальца.
– Докуривай.
По пути к выходу вижу ребят. Кто-то лежит на полу с пустым взглядом. Кто-то ест соленые огурцы. Кто-то колет орехи. Кто-то играет в карты.
Нескольких из них я знаю по именам – может, трех-четырех ребят. Наша группа в двадцать один человек поделилась на несколько подгрупп, и мы не так и часто взаимодействуем между собой. Особенно я. Я по природе своей интроверт, а в условиях, в которых теперь оказался, так вообще не хочу ни с кем разговаривать, кроме близких.
Кстати, о близких.
– А где Дав с Ато?
– Дежурят. Щас, подожди тут пару секунд.
Пока Манч отошел отлить, я замечаю, какие мы грязные. Под «мы» я подразумеваю ребят вокруг меня, ну и
