Мифы о единорогах. От любимцев Эдема и рогатых химер до чудотворного снадобья и символа любви - Бернд Ролинг

Поскольку любовь воздействует на все органы чувств: на слух, зрение, обоняние, осязание при объятиях и на вкус при поцелуях, — то безволие и «усыпление любовное» угрожают жизни: «Ибо всем уснувшим угрожает смерть, как единорогу, усыпляемому девственницей, и как человеку, усыпленному сиреной»[52].
Эта интерпретация охоты на единорога Ришара де Фурниваля сопровождается серией иллюстраций в кодексе, который вышел около 1260 года, вскоре после самого бестиария. На развороте изображена самка пантеры, привлекающая своим запахом других животных, а затем следует сцена охоты, в которой единорог свернулся калачиком на коленях у девы, сидящей слева. Справа на них движется охотник и поднятой рукой вонзает копье в бок единорога. На следующем изображении охотник уносит мертвого единорога, перебросив его через плечо. Через другое плечо оглядывается он на девственницу, которая — здесь она облачена в голубое — протягивает руки к небесам. На следующей картине на противоположной странице мужчина лежит на боку, его голова покоится на коленях девы, а она гладит его волосы правой рукой. Отождествление мужчины и единорога не только присутствует в тексте, но и представлено визуально. Последняя сцена дает понять, что под упоминаниями единорога в качестве жертвы на самом деле подразумевается любящий мужчина.
Нимфа на единороге. Гравюра Йоста Аммана. 1578 г.
The Rijksmuseum
Такая «анимализация» любви, как у Ришара, не могла не вызвать споров. Уже в XIII веке появляется анонимный текст «Ответ дамы» (фр. La Response du Bestiaire), где была озвучена женская контрпозиция. Интересно, что предметом интерпретации здесь является не физическое желание, а сам язык и угроза, которую представляют для женщин тематизация любви и соблазнительные слова менестрелей. Мы знаем об этом еще и из так называемых женских куплетов песен менестрелей, выражающих, например, страх потерять честь из-за незаконной любовной связи. С женской точки зрения в «Ответе дамы» единорог, таким образом, предстает не жертвой, а средством обольщения: «Ибо мне доподлинно известно, что нет ничего на этом свете более опасного, чем сладостные речи, полные обмана. Полагаю я, что против них очень трудно устоять, как против Единорога; о нем я от Вас слыхала, что ему противиться не могут ни щиты, ни шлемы, — лишь истинная Дева помогает уловить его путем обмана. Верою клянусь! Подобного единорога я, наверное, весьма боялась бы: ибо знаю хорошо, что нет опаснее оружия, чем красивые слова. Ведь, по правде говоря, ничто не может с той же быстротой проникнуть в сердце, даже наитвердейшее, как искусно слаженные нежные речи! И поэтому, любезный сир и мэтр, я весьма нуждаюсь в том, чтоб быть на страже, как Журавль, о коем я слыхала. Ведь слова Ваши столь истинны по виду, что никак найти причину невозможно для отказа в Ваших просьбах»[53].
Феминистские интерпретации предполагают, что автором этого ответа была женщина. В то время во Франции жили образованные, пишущие женщины, так что такое, безусловно, возможно. Однако гораздо важнее, чем вопрос пола автора, тот факт, что «Ответ…» так последовательно оформлен как возражение. Потому его можно читать как риторическое упражнение, спор, в котором представляются различные позиции в речи и контрречи. В данном случае ведутся рассуждения о том, кто сильнее страдает от последствий любви: любящий мужчина или любимая им женщина? Такое риторическое обрамление соответствует тому, что в «Ответе дамы» уделяется меньше внимания опасности, которую несет телесное желание, а больше — силе красивой речи, которую символизирует режущее оружие единорога. Таким образом, «девственница» в сценарии может перевести внимание на искушение для женщины, когда любящий мужчина так красноречиво говорит о том, какие мучения приносит ему любовь, и отводит себе роль жертвы в своем уподоблении единорогу. Следовательно, «Ответ…» — это не столько реальное женское самоутверждение, сколько литературная игра с различными уровнями интерпретации, которая опять же вытекает из динамики охоты и разнообразных атрибуций по отношению к пугливой добыче.
Изящный и дикий: единорог в геральдике и гобеленах Метрополитен-музея — Клойстерс
История нашего очарования единорогом отчасти объясняется тем, что он представляется в самых разных образах. В первой главе мы видели, что сама концепция этого существа, похожего на лошадь или осла, берет начало в Античности. В противоположность тому религиозные изображения из Средневековья обычно, если не всегда, основаны на описании, заимствованном из «Физиолога», где единорог представлен довольно маленьким животным, напоминающим козла, — потому-то часто встречается его изображение с взъерошенной гривой и косматой бородой. Однако, как мы уже отмечали, вид и размер единорога могут сильно варьироваться. Современный образ изящной белоснежной лошади с огромными глазами, кажется, не имеет ничего общего с теми, что ему предшествовали.
Где-то между ними находятся единороги, которых можно изредка встретить на печатях с XIII века (например, в городах Швебиш-Гмюнд и Гиенген-ан-дер-Бренц) и с XIV века — все чаще на гербах городов. Геральдика появилась в связи с развитием дворянской культуры, озадаченной знаками отличия и самопрезентацией. Функцией гербов было обозначать принадлежности к правящей династии, городу или региону, и выполняли они ее с помощью изображенных на них символов. При выборе геральдического животного важную роль играли также символические значения, которые приписывались тем или иным живым существам.
В средневековых и развившихся из них современных гербах, где единорог предстает гербовой фигурой (то есть находится на щите герба) или оруженосцем, он часто изображается как благородное, обычно белоснежное животное, символизирующее чистоту и невинность, но и здесь встречаются различные варианты, вплоть до диковинного «морского единорога» с головой и туловищем единорога и хвостом рыбы[54].
Герб Жана Батиста Кольбера со змеей и единорогами. Гравюра Себастьяна Леклера (I). 1647–1714 гг.
The Rijksmuseum
В следующей главе речь пойдет о морских единорогах. Эти гибридные существа наглядно демонстрируют, что их дикость и неукротимость также часто считывались