И море, и Гомер – всё движется любовью… - Евгений Михайлович Голубовский

«Отцы-основатели» и в самом деле жили довольно скромно – как по субъективным, так и по объективным обстоятельствам. Им было не до украшательства и помпезности.

Дерибас любит пристально вглядываться в этот незатейливый повседневный быт молодой Одессы. Наблюдения и медитации такого рода составляют стержень, костяк, внутреннюю конструкцию большинства его краеведческих очерков. Очевидно, что нередко он именно что медитирует, воссоздавая в памяти давние рассказы отца, в свою очередь пересказывавшего кое-какие сообщения деда, семейные предания и др. При подобной технологии отдельные анахронизмы и неточности, конечно, неизбежны. И мы обязаны об этом сказать.

Сильно преувеличена мемуаристом веротерпимость одесситов пушкинских времен. Довольно напомнить о погроме 1821 года, описанном независимыми зарубежными корреспондентами. Не было тогда хлебных магазинов Иеронима Сабанского на Канатной: они построены позднее, в 1827-м. Барон Рено не новый дом построил на пересечении Ришельевской и Дерибасовской, а надстроил этажом прежний дом Волконского.

Гимназской (а не Гимназической) изначально называлась не Ланжероновская, а как раз Дерибасовская. Георг Зонтаг, капитан Одесского порта, вовсе не англичанин, а американец, к тому же сражавшийся против «владычицы морей» и топивший её корабли. Греческий торговый капитал не только не потерял своего значения после 1821 года, как утверждает Дерибас, но, напротив, заметно возрос в годы генерал-губернаторства Воронцова. И уж совсем анекдотичным представляется заявление, будто в коммерческом casino не подавали горячительных напитков. Посетивший Одессу как раз в 1823 году английский естествоиспытатель и путешественник Роберт Лайелл (на него, кстати, ссылается в своем знаменитом комментарии к «Евгению Онегину» В. В. Набоков) прямо говорит о том, что в этом казино купцы нередко заключают сделки, но больше просто выпивают и закусывают. И так далее и тому подобное.

Вместе с тем автор «Старой Одессы» приводит и массу подлинных новых, крайне любопытных свидетельств и документов. Если говорить о той же пушкинской Одессе, так это, скажем, информация об уже упоминавшемся особняке Фундуклея как главной резиденции М. С. Воронцова в 1823–1824 годах. Впоследствии это свидетельство было документально подтверждено видным историком градостроительства Одессы В. А. Чарнецким. Правдоподобные сведения приводятся также о Цезаре Отоне (в отличие от наших доморощенных краеведов, Дерибас знает, что эта фамилия пишется с одним «н» – поскольку речь идет о рестораторе, а не о римском императоре; с удвоенным «н» пишет Александр Михайлович и фамилию Бруннов, что также соответствует истине), хотя и приправляет свой рассказ обильным цитированием мемуаров популярного в свое время писателя Болеслава Маркевича, юность которого прошла в Одессе. Занятны сюжеты о Морали: мы узнаем, например, что, согласно семейным преданиям Дерибасов, «корсар в отставке» причастен к восстанию этеристов.

Огромный интерес представляют введённые Дерибасом в научный оборот архивные документы, например, в публикации «К истории сгоревшего театра». Это невероятно симпатичный рапорт Семена Аркудинского о гардеробе, доставленном для новостроящегося одесского театра из Императорской театральной дирекции Санкт-Петербурга (реестр реквизита впечатляет и воссоздает самоё атмосферу первобытного Городского театра), и письмо князя Шаховского, первого антрепренёра нашего театра, к барону Рено – первому театральному директору (перечисляются все амплуа актёров труппы и проч.). Небезынтересны материалы, касающиеся истории Ришельевского лицея и его предшественников, в частности – о пожаре в гимназии Вольсея в ночь с 6 на 7 февраля 1806 года. Любопытны подобные же контрастные ретроспективные «мелочи жизни» вроде игры бесподобного Сальвини… на бильярде у Фанкони или сообщений о том, какие именно сорта водки в удовольствие потребляли прежние одесские актеры и журналисты. Потому что «мелочи жизни», в конечном счёте, и складываются в самоё жизнь, единственную и неповторимую.

«Для чего я пишу о старой Одессе, – восклицает Александр Михайлович, – для чего я тревожу прах её прошедших дней?» («О дедах и внуках»). Снова и снова вопрошает себя Дерибас о мотивации собственных действий. И снова отвечает: «Мне мечталось, что своими очерками я делаю нечто большее, что, черпая хорошее из оставшегося ещё во мне родника старой Одессы, я проливаю это хорошее в новую жизнь».

Однако, печально продолжает он, «новая Одесса живет новою жизнью и у неё нет ни времени, ни желания возвращаться к прошлому и вдохновляться его милыми образами и славными примерами».

Это замечание носит универсальный характер и всегда актуально. В том числе – и сегодня, когда из самых прекраснодушных человеколюбивых побуждений переиздается эта замечательная книга, согревающая и воодушевляющая отзывчивого читателя.

Парадоксально, но, в отличие даже от правды, добро всегда объективно.

Так думал Александр Михайлович Дерибас, так думаем и мы.

Евгений Голубовский

Олег Губарь

На памятнике Александру Дерибасу – книга «Старая Одесса». Цитата из книги.

И лаконичная надпись – от граждан Одессы. Повторяющая надпись на памятнике Пушкину.

Английская составляющая

Честно говоря – разбежались глаза.

Нельзя объять необъятное. Судите сами – сегодня Всемирный день книги. Но я только что писал о книгах Набокова.

Сегодня – день рождения Шекспира. Что с того, что идут споры, а кто это вообще был. Но англичане празднуют 23 апреля его день рождения, более того, этот день объявлен Международным днем английского языка.

Не отстают и испанцы. 23 апреля – день памяти Сервантеса. И ООН объявила этот день и днем испанского языка. Во всем мире на разных языках читают бессмертного Дон Кихота. Кстати, я недавно рассказывал, что замечательные литературоведы Ольга и Юрий Ладохины издали книгу, где творчество одесский писателей рассматривают сквозь верность Дон Кихоту.

Но, к счастью, я вспомнил, что обещал своим читателям рассказать об англичанах, причастных к истории нашего города. Конечно, их было много меньше, чем греков, евреев, немцев, о которых уже рассказывал. Но были. И забывать их вклад не следует.

Как денди лондонский одет.

Так характеризует своего героя, Евгения Онегина, Александр Сергеевич Пушкин. По плану романа, автор и герой должны были встретиться в Одессе. Увы, в литературе, как и в жизни, планы нередко нарушаются. Встреча не состоялась. И все же именно в Одессе Александр Пушкин видел и русских денди, и английских щеголей, англоманом был М. С. Воронцов, окружавший себя людьми, за которыми стояли столетия культуры.

Обычно, рассказывая о вкладе той или другой этнической общности в жизнь города, я отталкивался, как от путеводителя, от «Евгения Онегина» или же от городской топонимики. Нет, не было в Одессе Английской улицы, но был Английский клуб, гостиница Лондонская, улица Коблевская, посуда для нашего города с видами памятников выпускалась в Лондоне – и это все приметы жизни англичан в Одессе, их связей – чаще дружественных, однажды вражеских (пушка с фрегата