Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
Я разъяснил Хику его положение в связи с давностью[260], а также по поводу «наказания по совокупности»[261], но указал Хику, что недостаточно его сознания, которое будет проверяться, почему ему предстоит большое путешествие по разным городам, где будут опрашиваться массы лиц в связи с сознанием, и трудно, невозможно предвидеть, сколько лет может тянуться предварительное следствие, и в течение всего времени он будет под стражей. Опускаю подробности данного мной разъяснения. Хик был подавлен:
— Как? Если говорю, что такое-то дело сделал я, то мне еще не верят?
Объяснил ему примером, почему нельзя верить только сознанию.
— А я, — сказал он, — уже утомлен, хочу бросить все это, уйти. У меня есть средства, хочу жить спокойно и думал разом рассчитаться. Значит, надо ожидать, как пройдет этот суд?
— Ничего не могу вам сказать по этому поводу. Поступайте, как решите. Человек вы разумный, хотите зажить честно, знаете теперь, что вас ожидает. Побеседуйте с вашим защитником, господином Андриоли, и будете знать окончательно, что вам делать. Познакомьте меня, кстати, с данным делом, дабы я мог обсудить положение вопроса «о шайке» с защитниками.
Хик оживился:
— Шайка — ну это же смех один! Когда меня арестовали и доставили к следователю, то он решил, что имеет дело с «шпаной» — мелкие воришки, трусливые, глупые, и эдак важно обратился ко мне: «Вот что, Хик. Хочешь, чтобы дело скоро разрешилось и чтобы тебе…». Тут я его перебил: «Почему, господин следователь, вы мне говорите “ты”? Я не лишен прав, под судом не был и прошу вас быть со мной вежливым». Надо было видеть его лицо! Растерялся, хотел, видимо, накричать, но успокоился: «Вы обвиняетесь в ряде краж, совершенных организованной вами шайкой, во главе которой вы стоите». Этот вопрос я записал, когда мне было предъявлено следствие. «Кто же меня уличает, господин следователь? Предъявите мне показания свидетелей. Вы арестовали двух проституток-хипешниц и их сутенеров, которые меня не знают, и я их не видел никогда. Арестовали еще каких-то людей, никто меня с ними не видел, у меня ничего не найдено…», и еще, и еще наговорил я ему. А он все записал. Ну, чепуха, и если бы судили присяжные… Да я думаю, что в России меня вовсе не судили бы по такому делу. Против меня нет ни одной улики. Донос и больше ничего. Но вам я расскажу всю правду. Приехав на воды три года тому назад, я обратился к известному доктору в Пятигорске, Сигристу, которому сказал, что много лет тому назад болел сифилисом и теперь слабы стали глаза и болят ноги. Ничего этого со мной не было, но мне нужно было на случай «неприятности» иметь хорошее доказательство, почему приехал в Пятигорск. Сигрист прописал мне лечение, которое я не исполнял, но несколько ванн взял и дал хорошо на чай служителю, чтобы он меня заметил. У меня сохранились три бюллетеня (за три года) доктора, который находил у меня «большое улучшение», а я исправно платил ему «за лечение». Жил я в одной и той же гостинице, швейцар и коридорный которой удостоверили, что никто у меня никогда не бывал и что жилец я спокойный и очень деликатный. Со мной приехал знаменитый Давидка. Ему 12 лет, на вид меньше, но такого второго ловкача я не встречал. Меня считали когда-то выдающимся, но я вижу, что мне далеко было до Давидки. О нем можно написать целую книгу. Давидка жил со своей матерью, которая иногда «немного работает в магазинах». Почти все работы произвел Давидка по моему указанию и плану. Влезть по водосточной трубе на третий-четвертый этаж и слететь оттуда, когда нужно, для Давидки раз плюнуть. Вот, например, кража часов и денег у толстого господина, о чем очень шумели газеты и приезжие. Я его выследил, узнал, где живет, и видел, как он возвращался в свой нумер и всегда два раза выходил без пиджака на балкон, где оставался в течение пяти-шести минут. Жил он во втором этаже. Около балкона два дерева. Я дал поручение Давидке, объяснил ему план дела. Он бросил в комнату этого господина мяч, а когда все-таки было тихо, то Давидка быстро влез по дереву в комнату и сделал дело, спустившись буквально через минуту в палисадник, и вышел через фортку. Но для иных дел нужны помощники, если работа есть на вокзале, в банке, около источников, при выходе из театра и прочее. В таких делах нужны два-три «затирщика», которые сталкиваются с теми, кто намечен «для дела», затирают его, а затем «обмойщик» делает, что нужно, и немедленно передает, что досталось, «кассиру». И здесь я высматривал «подходящего». Затирать не фокус, а Давидка обмывал, потому что он пролезет под ногами. Черт его знает, как он ловко и чисто работает! Раза два-три я затирал один, а Давидка работал. Одной даме я написал любовное письмо, а Давидка в курточке с маленькими пуговками понес письмо ей в нумер. Мадам спала после обеда, заснула нечайно за книгой, рассказал мне Давидка. Если бы она не спала, то Давидка отдал бы ей письмо, а он шел наугад, «наудачу». Взял он шкатулку, не зная, что там, и тихо вышел. Он не ходит, а летает. Чтобы Давидка стукнул, не может быть. А дверь открывает — одну щелку, чтобы только пролезть. Служащие отеля на такого мальчика и внимания не обращают, а если спросят: «Откуда ты?» — скажет, что из другого курорта привез что-нибудь, посылку, письмо. Входит через парадное, а потом будто заблудился и попадает на другой ход. Одним словом, молодец! Платил я его матери за каждый раз и ему хорошо давал на угощение. Да, забыл вам сказать, что затирщики всегда свои — мать Давидки и другие, которые живут здесь «по своим делам». Никто меня не видел с Давидкой или с его матерью. Встречались на дальней прогулке, в другом курорте, когда нужно было серьезно поговорить. Вот я вас спрашиваю — какая
