Музыка и музыканты - Ираклий Луарсабович Андроников
В начале 30-х годов, когда радио только еще входило в наше сознание, в Москве, для пропаганды по радио музыки был создан симфонический оркестр – семьдесят музыкантов: состав небольшой. Но какая большая судьба ожидала этих людей!
У них не было ни собственного белоколонного зала, ни прославленного концертного зала Московской консерватории. Они рассаживались вплотную на сцене радиотеатрика в здании Центрального телеграфа на улице Горького – крохотная сцена, крохотный зал… Зато аудитория слушала их огромная, неисчислимая, небывалая! Теперь-то к этому все привыкли, а в те времена самая мысль, что тебя слушает вся страна, ощущение этой невидимой, но вездесущей аудитории вызывали чувство такой ответственности, что волновались не только артисты – публика в этом крохотном зальчике волновалась. И было от чего волноваться! «Концерт для страны!» – это казалось чудом. И разумеется, было чудом. И продолжает быть чудом, к которому мы несколько попривыкли. А если подумать – за сорок лет в исполнении этого коллектива страна переслушала необъятный симфонический репертуар. Получила музыкальное воспитание. Мы научились по стилю игры узнавать прославленных дирижеров, солистов. Чуть ли не каждый день слушаем мы и новую музыку, и классическую и наслаждаемся мастерством и талантом ста двадцати музыкантов – теперь это огромный оркестр! И этот оркестр играет, как один музыкант.
Сколько прекрасных часов было в жизни радиослушателей – тех, что любят серьезную музыку. В эфире контакт устанавливается с поразительной быстротой, внимание сосредоточено: только музыка. И так прочен этот контакт между оркестром и нами, что открываются какие-то новые, прежде неизвестные условия восприятия музыки. Как в сказках, где волшебная музыка льется сама собой. И это сознание, что вместе с тобой эту музыку слушает вся страна, а ты в то же время наедине с ней, – это не те ощущения, которые приходят к тебе в переполненном зале. Там мы аплодируем исполнителям вместе со всеми. Здесь «аплодируем» молча, в душе. И в письмах. Писем поступает в адрес Большого оркестра множество. И вряд ли было хотя бы одно письмо недовольное. Только радость. Только просьбы. И благодарности. Неудивительно! Великолепны были, скажем, в первые годы постановки опер, не шедших тогда на сценах наших театров: Бетховена, Вебера, Верди, Даргомыжского, Чайковского, Сметаны… Их воскресил оркестр радио, во главе которого в те годы стоял Александр Иванович Орлов – дирижер артистический, контактный, живой… Вспомнить хотя бы «Манон Леско» Джакомо Пуччини под его управлением – с солистами Натальей Рождественской и Дмитрием Тарховым – спектакль незабываемый! А оперы Моцарта! Их в концертном исполнении поставил отличнейший дирижер Георг Себастьян, живший в то время в Советском Союзе. И можно ли позабыть концерты под управлением гостей – Оскара Фрида, Эриха Клейбера, Отто Клемперера, Фрица Штидри, позже – Германа Абендрота, Лорина Маазеля!.. Каждое сочинение в памяти так и звучит!
Орлова на посту главного дирижера сменил Николай Семенович Голованов – властная рука, могучая воля, темперамент, опыт огромный. И русский репертуар становится с каждым годом богаче, разнообразнее, с каждым годом занимает все больше места в программах.
Очень успешно и много работал с оркестром Александр Васильевич Гаук еще прежде, чем встал за пульт в качестве главного дирижера. Культура, вкус, обширнейшие познания, высокие требования Гаука, его любовь к масштабным концепциям и к отделке деталей – все пошло на пользу оркестру. И множество славных программ пришлось бы назвать, предавшись воспоминаниям. Прежде всего надо упомянуть о том, как играли с Гауком Глинку. Да нет! Чайковский был хорош, и Бетховен, и Рихард Штраус, и Шостакович – особенно Десятая симфония, в 1954 году. О каждой вещи надо рассказывать особо: все это большие удачи оркестра… И ни один, наверное, оркестр у нас не сыграл столько прекрасной музыки. И при этом сколько же сыграл он премьер!
Современная музыка, и музыка Прокофьева прежде всего, заняла особо важное место в репертуаре оркестра с тех пор, как он начал работать с новым руководителем – Геннадием Николаевичем Рождественским, музыкантом огромного дарования и ослепительной техники. Сравнивая вечернее исполнение с тем, что было на утренней репетиции, понимаешь, как много в этой игре свободной и смелой импровизации, и радуешься тому, как оркестр легко принимает новые условия игры, как он уверен, полагаясь на руки Рождественского.
Выступления под эгидой этого дирижера составили новый этап в жизни оркестра, ибо его игра выражает не только заложенные в партитуре чувства, но и мысль современного художника этой музыке, которую он исполняет, о времени, о связи времен. О своем отношении к ней. Неверно было бы приписать эти свойства одному Г. Н. Рождественскому. Эти свойства можно заметить и у других. Но в игре Рождественского они выражены очень отчетливо. А раз так, то понятно, что эти свойства его определяют и нынешний стиль оркестра – играет ли он с Рождественским симфонию «Манфред» Чайковского или «Фантастическую симфонию» Берлиоза, Равеля или Прокофьева, Брукнера, Стравинского, Бриттена, Хиндемита… При этом у оркестра свое неповторимое звучание, свой «тембр» – насыщенный, праздничный, легкий, подвижный, богатый оттенками, «дыханье» особое – я вспоминаю концерт Леопольда Стокойского, когда он играл «Смерть Изольды»: какая была бесконечная, безбрежная звуковая волна с нарастаниями, взлетами, спадами. И оркестр нес эту страсть просторно, широко… Потом он снова сыграл «Смерть Изольды» – дирижировал Николай Рабинович, – совсем по-другому играли. Но снова увлекала эта бесконечность мелодии, плавность, соединение свободы, и страсти, и муки… Крупные советские дирижеры, кажется, все выступали с этим оркестром. И все выражали потом удовольствие и благодарности – от души. Часто стоял за пультом и музыкант и человек огромного обаяния и огромной культуры Николай Павлович Аносов и замечательный Самуил Абрамович Самосуд, и Борис Хайкин, и Евгений Мравинский, Александр Мелик-Пашаев, Натан Рахлин… Евгений Светланов сдавал с этим оркестром свой дипломный отчет, а потом осуществил несколько великолепных программ. И ото всех оркестр что-то перенимает. Но своей, если так можно сказать, коллективной индивидуальности не теряет нисколько. И другие оркестры с теми же дирижерами и с программами теми же будут играть иначе. Большой симфонический необыкновенно чуток в игре, необыкновенно подвижен. Он привык читать и читать новую музыку. Играть – не одно и то же по многу раз, а множество сочинений – по разу! Слушая записи оркестра, сделанные в разные годы, слышишь, как хорошо он играл в прежнее время и как великолепно звучит теперь. Вы почувствуете разницу исполнительских стилей, когда засверкают краски скрябинского «Экстаза», раскрытые Головановым, а затем зазвучит строгая до-минорная танеевская симфония, которую навсегда поселил в наших душах Гаук. И новый период жизни раскроется перед нами, когда с
