Никколо Макиавелли. Стяжать власть, не стяжать славу - Габриэль Педулла

Макиавелли – натуралист

Религиозный скептицизм Макиавелли, из-за которого Церковь наложила запрет на его творчество, питал в его душе иное любопытство. В «Государе» и «Рассуждениях» читатель мог найти полностью натуралистическое представление о человеке, в котором господствуют примитивные страсти, такие как страх и желание, нет места для бессмертия души, а религия сведена к простому политическому инструменту (instrumentum regni), то есть к орудию управления. В своем нонконформизме Макиавелли стал образцом антидогматического применения разума для таких французских ученых XVII века, как Габриэль Ноде и Пьер Бейль. Однако своей натуралистической антропологией Макиавелли повлиял не только на политически близких ему авторов, например на Бенедикта Спинозу, но и на тех, кто открыто выступал против его республиканских идеалов и резко осуждал его преклонение перед античными политическими моделями – к примеру, на Томаса Гоббса. В этой связи среди плодотворных идей «Государя» и «Рассуждений» следует вспомнить мысль о том, что построить упорядоченное общество на рациональных эгоистических интересах, которые можно просчитать, намного легче, чем на непредсказуемых страстях, какими бы благородными они ни были. Эту новаторскую идею и ее наследие в философии XVII–XVIII веков впоследствии высоко оценил немецко-американский экономист Альберт Отто Хиршман в работе «Страсти и интересы: политические аргументы в пользу капитализма до его триумфа» (1977).

Макиавелли – методист

Очень скоро философы и политические мыслители стали указывать на Макиавелли как на мастера-методиста. Например, Фрэнсис Бэкон неоднократно отмечал, что «Рассуждения» обозначили переломный момент, когда эмпирико-индуктивный подход к социальным фактам пришел на смену преимущественно дедуктивному подходу, принятому в средневековой схоластике. После выхода в свет книги Бэкона «О достоинстве и приумножении наук» (1605) сложилась традиция представлять Макиавелли как одного из отцов современной науки, особенно стойкая с начала XIX до середины XX века. «Галилей от политики» – эту формулировку повторил Эрнст Кассирер в своей книге «Миф о государстве» (The Myth of the State), опубликованной посмертно в 1946 году.

Однако, помимо утверждений Бэкона, методологическое значение Макиавелли в западной мысли связано прежде всего с необычайным успехом «формы дискурса», которую еще с 1560-х годов взяли на вооружение крупнейшие политические мыслители XVI–XVII веков (Сципион Аммирато, Франсиско де Кеведо, Вирджилио Мальвецци, Элджернон Сидни, Траяно Боккалини, Николя Амело де ла Уссе). Когда интерес европейских дворов сместился от республиканского Рима к императорскому, некоторые исследователи решили составить пояснения к трудам древних авторов, особенно к сочинениям Цезаря, Тацита и Плутарха. Другие обращались к более современным литераторам – Гвиччардини, Жану Бодену, Джованни Ботеро. Однако все их произведения строились по модели комментариев Макиавелли к Титу Ливию. Интересно, что философские трактаты писали и в XVIII веке. Например, в 1790 году Джон Адамс, тогда вице-президент США, создал «Рассуждения о Давиле» (Discourses on Davila) – длинный трактат, в котором автор анализирует историю войн за независимость Голландии, представленную в произведении итальянского историка Энрико Катерино Давилы (1630), точно так же, как Макиавелли изучал «Историю» Тита Ливия. Впрочем, Адамс, в отличие от великого флорентийца, стремится предупредить сограждан об опасностях неограниченной демократии.

Более того, «Рассуждения» привели к появлению еще одного литературного жанра, которому суждено было иметь большой успех. Здесь нам снова поможет Бэкон. Согласно книге «О достоинстве и приумножении наук» (8.2), Макиавелли использовал «форму дискурса» двумя разными способами, отталкиваясь либо от конкретного примера, либо от общего вопроса. Бэкон предпочитает первый подход, поскольку он более близок его собственному индуктивному методу. Однако именно главы, посвященные широкой проблеме, решение которой требует обсуждения множества источников, сформировали ту новую и оригинальную форму аргументации, которую мы определили как «эссе» после выхода в свет «Опытов» Монтеня (1580) и одноименной книги Бэкона (1597). Сегодня эта связь рискует остаться незамеченной, однако для первых читателей факт авторства Макиавелли в появлении нового жанра был настолько очевиден, что книга Монтеня, переведенная на итальянский, вышла под названием «Очерки и речи» (Saggi e discorsi, 1633) – с явным указанием на ее истоки и на то, что она предназначалась для публики, уже знакомой с «формой дискурса».

Теоретик государственного интереса

C позднего Средневековья для обозначения всех условий, необходимых для сохранения королевства, использовалась латинская формула ratio status regni или ratio status regis, которую можно условно перевести как «вопросы государственного блага» или «вопросы блага короля». В XVI веке она вошла в итальянский язык (например, ее использует Гвиччардини), а в 1589 году получила канонический статус, появившись в труде иезуита Джованни Ботеро «Государственный интерес» (Della ragion di Stato). И хотя такого словосочетания мы ни разу не встретим ни в «Рассуждениях», ни в «Государе», Ботеро обращался к этим произведениям столь часто и широко, что вскоре Макиавелли начали воспринимать как истинного основателя этой школы мысли. Впрочем, из-за церковной цензуры те, кто мыслил в категориях государственного интереса, опирались на учение Макиавелли, не упоминая его имени, и, ссылаясь на его идеи, говорили скорее о Таците, историке I века, в чрезвычайно мрачном свете показавшем разложение Римской империи, поэтому последователей Ботеро также часто называли «тацитистами». Во многом их усилия были направлены на то, чтобы сделать власть своих князей более устойчивой, ограничить применение насилия и обмана в межгосударственной борьбе, признавая при этом ее неизбежность, и примирить самые печально известные максимы Макиавелли с религиозными императивами. Джованни Ботеро, например, мечтал об умеренном государстве, интересы которого были бы смягчены духовным авторитетом церкви, и поэтому в своих сочинениях, в частности, с большой изобретательностью развивал идеи «Государя» и «Рассуждений», связанные с социальными и экономическими факторами процветания и упадка городов. А немецкий юрист, лютеранин Арнольд Клапмар в произведении «О государственных арканах» (De arcanis rerum publicarum, 1605, опубликовано посмертно), желая избежать недоразумений в столь деликатном вопросе, предложил различать arcana imperii – «арканы власти», направленные на сохранение всего общества и поэтому законные, и arcana dominationis – незаконные «арканы господства», целью которых становится лишь благо правителя.

Неоаристотелианец

Макиавелли часто упрекали в том, что он не провел должного различия между «государем» и «тираном» и предоставил в распоряжение первого те «средства», которые в «Политике» Аристотеля полагались только второму. Эта критика присутствует уже у Нифо и Жантийе, однако ее повторяют Ботеро в произведении «О долге кардинала» (Dell’ufficio del Cardinale, 1599); Рене Декарт в письме к принцессе Елизавете Богемской, посланном в сентябре 1646 года; немецкий мыслитель Герман Конринг во «Введении в “Политику” Аристотеля» (Introductio in Politicam Aristotelis, 1656); Иоганн Якоб Брукер в «Критической истории философии» (Historia critica philosophiae, 4.2, 1744) и многие другие. Впрочем, эти же аналогии использовались и по противоположной причине – чтобы оградить Макиавелли от обвинений в поощрении аморального поведения правителей. По мнению немецкого иезуита Каспара Шоппе (Paedia politices, 1623), Габриэля Ноде («Политические соображения о государственном перевороте», 1639) и Пьера Бейля («Исторический и