Часть 4. Приполярный Урал. Саранпаульская экспедиция - Александр Викторович Виноградов
Эта версия была для малых детей, хотя теоретически исключить её было нельзя. Сам бригадир даже при нас ещё не отошёл от пьяного угара. Причина была проста, и лежала на поверхности: сильно остывший двигатель заводили с подогревом факелом открытого огня, от которого вспыхнуло разлитое кругом масло. Заметили поздно, так как все были ещё достаточно пьяны от водки, которую привезли с собой на пересменку. Буровой агрегат был полностью уничтожен. Бригадира перевели в помощники бурильщика, и дело передали в суд, который присудил взыскивать с его зарплаты 10% в течение года, что составляло сотые доли от нанесённого ущерба. И вообще, я считаю, что 99% пожаров на технике в геологии происходит из-за применения открытого огня, пьянки, или того и другого вместе.
Сразу после пожара Дроздов улетел в Тюмень на совещание. И там-то разразился грандиозный скандал. Во время совещания у Ю.Г. Эрвье вдруг раздался звонок телефона, который хозяин, видимо, поднимает при любых совещаниях. Как рассказывали очевидцы, у Эрвье начал медленно меняться цвет лица. Потом он положил трубку и спросил Дроздова Ю.Ф.: "Что у вас случилось с буровой?" Тот ответил, что пожар, и буровая сгорела. "Тогда почему об этом я узнаю не от вас, а от других?" Эрвье Ю.Г. был взбешён, да и было отчего. Дроздов же ответил, что он дал радиограмму на его имя в Тюмень сразу после радиограммы с буровой о пожаре. И, действительно, эта радиограмма дня через 4 пришла в Тюмень, но только в конверте, а не по рации. Когда разобрались с этим делом, то выяснилось, что секретарь Дроздова Ю.Ф. по ошибке, вместо того, чтобы написанную радиограмму отнести на рацию, сунула её в конверт и отдала на почту.
Эрвье же позвонил кто-то из секретарей обкома партии, которого проинформировали спецслужбы, контролировавшие эфир по области и засекшие радиограмму с нашей буровой о пожаре. Все подумали, что речь идёт о буровой установке на разведке нефти и газа, которая стоила огромных денег. В том году во всём геологическом управлении на нефтегазе работало около 10 бригад, и потеря даже одной из них была краткосрочно невосполнима. Однако, если бы все эти люди с самого начала знали, что пострадал буровой станок, имеющий вид небольшого гибрида прялки со швейной машинкой, то никто бы и не поднимал никакого шума. Когда они узнали про это – все сразу успокоились. Но я думаю, что в результате этой истории Дроздов получил у Эрвье "чёрную метку".
Однако ж на этом наши неприятности не закончились. Не зря говорится в пословице: "Пришла беда – отворяй ворота!". У нас в лесах в полевых условиях работало на прорубке просек – визирок для геофизиков до десятка рабочих. Обычно работали они парами и жили в палатках прямо в лесу, перенося весь свой нехитрый скарб на себе. Просеки-визирки, которые они прорубали, создавали наземную сеть для точек измерения гравиметровой партии. Вообще, это был достаточно тяжёлый физический труд, хотя и хорошо оплачиваемый. Но всё надо было переносить на себе, включая питание, палатку и железную печь.
В середине декабря с одного из полевых отрядов геофизиков пришла радиограмма, что в одной из пар рубщиков произошёл несчастный случай – упавшим деревом был накрыт человек, и он погиб. Тут же дали телеграммы в район во все инстанции, в управление, в Тюмень. Прокурор района вылетел к нам на расследование, и из Тюмени прибыл наш куратор. Вертолётных площадок вблизи не было, и экипажу МИ-4, на котором мы вылетели на место, пришлось методом подбора выбирать место посадки как можно ближе. Эти события произошли в районе возвышенности Хора-Сюр, и вертолёт посадили на одну из высоток. Пилоты нас предупредили, что крайний срок, когда они ещё могут взлететь и уйти на свою базу, было время 17-00. В нашем распоряжении было 2 часа. Спуск вниз был достаточно лёгким на расстояние около 1,5 км. Хотя кругом был глубокий снег, но шли мы по человеческому следу, хотя местами и занесённому. Подошли к месту события. У поваленного дерева сидел мёртвый человек с накрытой какой-то тряпкой головой и уже припорошённый снегом.
Вообще все эти события были для меня сильнейшим психологическим испытанием. До этого мне никогда не приходилось близко находиться около умерших людей. Да я и не испытывал к этому ни малейшего желания, всегда обходя это дело стороной. Тут же натурализм превзошёл все мыслимые для меня пределы. Прокурор подошёл, снял с головы убитого тряпку и заметил, что кое-что уже успели поклевать синицы, и, кроме того, он уже замёрз как камень в сидячем положении. После этого начались замеры рулеткой разных расстояний на месте происшествия, и я должен был нарисовать схему этого места и деталей. Всё это я делал, стараясь не глядеть на пострадавшего. Когда закончили все бумажные дела, прокурор сказал, что тело надо нести на вертолёт и вывозить в Саранпауль. К такому повороту событий никто не был готов, и даже не взяли с собой носилки. Второй рубщик, который и привёл нас на место, изготовил из двух жердей импровизированные носилки, на них посадили пострадавшего, свободно набросили ему на голову тряпку и понесли носилки вверх на гору, к вертолёту.
Нас было пятеро, включая прихрамывающего Ю.Ф. Дроздова. Несли носилки вчетвером, по два человека спереди и сзади. Мне досталось место сзади, и труп сидел, обратясь в мою сторону лицом. Сбоку шёл Дроздов, который придерживал его от падения с носилок. Идти приходилось по снежному целику, так как тропинка была очень узкая. Как только вышли из леса, увидели на горе вертолёт. От него несколько раз взлетели вверх сигнальные ракеты – мы поняли, что наше время вышло, и попытались идти быстрее, но подъём на гору был очень тяжёл. Через короткое время двигатель вертолёта был запущен, и началась раскрутка лопастей, через минуту вертолёт взлетел и начал куда-то удаляться. Мы из последних сил рванулись ещё быстрее. На последней, самой крутой сотне метров, несколько раз упали от бессилия прямо в снег, труп начал падать в сторону, его с трудом водворяли на место, тряпка с лица постоянно сползала, а я старался на него не смотреть и отворачивался. С огромным трудом, полностью обессиленные, мы затащились на голец и тут увидели вертолёт, который заходил на посадку. Пилоты аж кипели от негодования – мы просрочили им время на полчаса. В полёте они сказали нам, что если бы с нами не было районного прокурора, они бы нас
