Ферма. Неудобная история, которую вычеркнули из хроник Холокоста - Джуди Раковски
Нас сближало не только родство характеров, но еще и польские корни и глубокий интерес к холокосту и региону в целом. Родители матери и отца Сэмми уехали в Америку из Польши. В колледже он изучал историю Центральной Европы, а потом занялся темой холокоста. Его также очень интересовала еврейская генеалогия. На нашем первом свидании он поразился тому, что я поблагодарила нашу официантку-польку на ее родном языке.
Мы собирались поехать в Польшу в 2016 году. Сэм, которому очень нравился Сэмми, сказал, что будет рад оторваться от Марша жизни в Кракове и показать нам свой родной город. Но потом он сломал запястье и отказался от поездки. Моя мама смертельно заболела и умерла. Наши планы откладывались на неопределенное время.
И вот я ехала в Казимежу-Вельку с Сэмом и своим мужем Сэмми.
Наша поездка началась в Варшаве. В аэропорту нас встречали мои давние друзья. Они держали плакат «Сэм из Далласа» – так он всегда называл себя тем, кто не мог правильно запомнить его фамилию, Мендалес. Мои друзья познакомились с ним в Штатах несколькими годами раньше – тогда мы принимали их у себя в Кембридже. Мы с радостью приняли этих людей, которые с начала 90-х годов принимали меня у себя в Польше – тогда нас познакомила Колин. В их доме я отходила от мучительных поездок по местам, связанным с холокостом. И от них я многое узнала о кардинальных переменах в стране – в новостях об этом не сообщали.
Наши друзья болтали с одноклассниками в очередях за хлебом – современные дети такого никогда не видели, они давно привыкли к заполненным до отказа городским супермаркетам.
Наши друзья видели зарождение таких профессий, как маркетинг и графический дизайн, о которых при коммунизме даже и не слышали.
В те времена между поездками мы с Сэмом обрывали телефоны, делясь хорошими новостями. Он читал о происходящих переменах в польских и израильских газетах, а я сообщала ему все, что узнавала из американских источников. Мы постоянно звонили друг другу с самым таинственным видом.
– Ты видела, что случилось? – говорил он.
А я его перебивала:
– Знаю, уже знаю!
В Польше происходили не только экономические перемены. Появились независимая судебная система и независимые средства массовой информации, вытеснившие государственные рупоры пропаганды. Процветание и демократия пришли в эту страну надолго.
Созданный в 1998 году Институт национальной памяти должен был расследовать преступления, совершенные при коммунизме, а также преступления против «поляков еврейского происхождения». Евреи всего мира надеялись, что теперь смогут узнать о судьбе пропавших родственников. Фраза «поляки еврейского происхождения» меня раздражала, словно наша семья, прожив в Польше более пятисот лет, так и осталась чужаком, который может убираться «домой». Сэм только отмахивался:
– Это совсем не важно.
Важно было то, что, приняв демократию, страна открыто приняла свое прошлое во всей его неприглядности.
Мы с Сэмом радовались, когда в 2001 году польский президент и католические епископы извинились за поведение поляков по отношению к евреям – тогда Институт национальной памяти выяснил, что в преступлении в Едвабне виновны поляки. Но с тех пор многое изменилось. Те удивительные дни остались в далеком прошлом – казалось, их вообще не было.
Признание виновности поляков в чудовищном преступлении в Едвабне глубоко потрясло польскую идентичность. И это привело к усилению позиций правой популистской партии «Закон и справедливость» (ЗиС), которая появилась как раз в 2001 году. У поляков не было возможности оправиться от удара, нанесенного немцами. Годы коммунистического угнетения также исказили их представление о собственной истории. Оба режима обращались с историей, как им было удобно. Гитлер считал «недочеловеками» не только евреев, но и поляков. Он считал, что поляки годны лишь в качестве германских рабов. Опираясь на этот факт, польский коммунистический режим исключил из учебников и с памятников любые упоминания об окончательном решении еврейского вопроса в Третьем рейхе. И все погибшие во Второй мировой войне представали равными жертвами фашизма. При коммунизме было запрещено даже упоминать о том, что где-то в прошлом жили евреи. Польское подполье также отрицало любые факты помощи союзникам со стороны евреев.
Как и другие автократические движения во всем мире, ЗиС воспользовалась настроениями общества и представила себя как единственно способную восстановить приятный старый нарратив поляков как «благородных жертв». Об этом историк холокоста Ян Грабовский позже рассказывал журналистке New Yorker Маше Гессен1. ЗиС использовала также жажду поляков обрести собственных героев. Многих привлек альтернативный нарратив ЗиС об истории польского подполья: члены Армии крайовой сумели подорвать силы немцев, несмотря на все тяготы и трудности. Партия обращалась к потомкам поляков, которые героически сражались за Польшу во время войны (или утверждали, что сражались), а это было большинство населения страны.
ЗиС категорически отвергала официальное признание вины поляков в резне в Едвабне, поскольку такой подход угрожал глубинному чувству мученичества, свойственному полякам. В 2010 году президент Польши Лех Качиньский и делегация из 95 высших чиновников, военных и священников погибли в авиационной катастрофе. Они направлялись в Смоленск, чтобы почтить память жертв сталинских репрессий: в 1940 году у деревни Катынь было убито около 22 тысяч польских военных и интеллигентов. Самолет разбился, пытаясь в густом тумане сесть на военный аэродром, где не было достаточно современного навигационного оборудования.
В том же году брат-близнец Леха, Ярослав Качиньский, проиграл выборы на пост президента – в ходе кампании он не говорил о Смоленске. После неудачных выборов он спохватился и стал утверждать, что самолет был взорван – и во всем виновата Россия2. Польские и российские следователи не нашли тому подтверждения, но обвинения раскололи польское общество. Главный раввин Польши, ортодоксальный американец, заявил на израильском радио, что он отклонил приглашение польского президента – церемония была назначена на субботу, и раввину пришлось бы нарушить шаббат. Его поведение усилило подозрения польского населения3. Партия ЗиС получила значительные политические дивиденды от этой трагедии.
К 2015 году ЗиС консолидировала усилия и получила контроль над правительством. Это нанесло сокрушительный удар по независимой судебной системе и средствам массовой информации. Правительство не просто поставило на колени зарождающуюся демократию, но и восстановило коммунистическую традицию очернения врагов. Под каток попал в том числе и Лех Валенса, бывший
