Лев Каменев: «Я не согласен» - Анна Сергеевна Кочетова
В 22 часа обращение Каменева было отправлено в ЦК. Сразу после его получения типографии велели срочно сброшюровать и выпустить в свет номер журнала «Большевик» в количестве 500 экземпляров. Для этого специально вызвали для работы в ночную смену рабочих типографии, которые к утру успели подготовить несколько сот экземпляров номера. Секретарю Сталина И. П. Товстухе поручили составить ответ Зиновьеву о том, что «никакого экстренного заказа специально для ЦК» не было, а номер 23–24 отпечатан и сброшюрован сегодня, то есть 24 числа, а 25 «будет продаваться в киосках Москвы»[277].
И номер вышел. Ровно с теми текстами, которые утвердило Политбюро 18 декабря, т. е. без материалов оппозиции. Правда, на обложке стояла дата 31 декабря. И выпустили только 500 экземпляров, хотя обычный тираж составлял 70 тысяч. Несмотря на то что некоторые киоски получили экземпляры только к полудню, дело было сделано. Сталин выиграл эту партию. Он считал, что опубликованные документы «убивают Каменева политически» и тот надолго выведен из строя. «Ему не бывать больше в составе ЦК», – заявил Сталин[278].
Но Каменев все еще пытался повернуть историю в свою сторону. Он не мог снести обвинений в том, чего не совершал. Указывая, что при публикации допустили ошибку в заявлении «четверки», Зиновьев и Каменев просили заново перепечатать это обращение с учетом исправления ошибки.
Кроме того, 26 декабря 1926 года они отпечатали и отправили всем членам и кандидатам в члены Политбюро и членам президиума Центральной контрольной комиссии телефонограмму, начинающуюся словами: «Произошло нечто неслыханное в нашей партии!»
Объясняя ситуацию, оппозиция настаивала, что все это «сделано для того, чтобы товарищу Каменеву и еще двадцати товарищам искусственными мерами заткнуть рот в деле установления истины». У них было одно требование: «чтобы не вышедшие еще в свет 69 тысяч экземпляров были выпущены с припечаткой» их документов. Или это указание немедленно выполняется, или в понедельник пусть собирается Политбюро.
Естественно, никаких допечаток с документами оппозиции никто делать не стал. Хотя остаток тиража и был выпущен в свет, но ровно с теми же документами, что и первые 500 штук.
А 28 декабря собралось Политбюро. На заседании, рассматривая очередное заявление Зиновьева, Бухарин, отмахиваясь, предложил «считать вопрос о телеграмме исчерпанным», а «публикацию документов в советской периодической печати, с чьей бы стороны они ни исходили, нецелесообразной». Это предложение и было утверждено[279].
Лев Борисович понял, что с Политбюро, которое полностью на стороне Сталина, бороться бесполезно. 30 декабря 1926 года он сел писать личное заявление председателю Центральной контрольной комиссии Орджоникидзе и всем ее членам: «Политбюро, не выслушав меня и не ознакомившись со всеми имеющимися по делу документами и свидетельствами, вынесло решение по существу вопроса об “ачинской телеграмме”… При этих обстоятельствах… я прошу ЦКК постановить, чтобы представленные мной документы были напечатаны в следующем номере “Большевика”… или отдельно в виде брошюрки… такова моя единственная просьба в ЦКК»[280]. Каменев понимал, что, скорее всего, ЦКК откажет. Ведь не было случая, чтобы кто-то жаловался в ЦКК на Политбюро. До он в общем-то и не собирается против Политбюро дело возбуждать. Но, может, в этом случае он получит разрешение выпустить отдельной брошюрой все эти документы. Да, Политбюро сообщило, что документы будут опубликованы в протоколах ИККИ, но ведь это только через 5 месяцев. Да и кто их там увидит? Только члены Исполкома Коминтерна.
Записка Л. Б. Каменева в Политбюро ЦК ВКП(б) с просьбой опубликовать в газете «Правда» статью «Нелепая выходка» от 8 апреля 1917 года и приложением статьи
27 декабря 1926
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 84. Л. 87]
5 января 1927 года на заседании Секретариата ЦКК в присутствии Каменева рассматривалось его заявление. Заседание шло три часа. Президиум собрать не успели, поэтому рассматривали на заседании секретариата. Да Каменеву это было и не важно. Секретариат, президиум, все равно. Ему важно было получить разрешение на публикацию документов об апрельской конференции. На заседании присутствовали Орджоникидзе, Янсон, Ярославский, Шкирятов, Лебедь, Сольц и сам Каменев.
Заседание вел Орджоникидзе и вначале уточнил:
– В каком порядке мы будем обсуждать заявление товарища Каменева?
Каменев ответил коротко:
– Я думаю, что только в порядке напечатания представленных мной документов. Это моя единственная просьба к вам – напечатать документы.
Однако Янсон возразил, что надо бы подробно разобрать вопрос, иначе возникает конфликт.
Тут Каменев разразился эмоциональной речью:
– Я достаточно долго был членом Политбюро, чтобы знать, может ли ЦКК входить в конфликт с Политбюро. Сталин меня оскорбил, я тогда же заявил, что я буду апеллировать в ЦКК по поводу лжи Сталина. Но Политбюро, не вызвав меня, не расспросив, как было дело, вынесло по этому делу свое решение. Что я должен сделать? Конфликт со Сталиным превратился в конфликт с Политбюро. Я утверждаю, что некоторые члены Политбюро, когда выносилось это решение, даже не знали, не читали моего опровержения. Политбюро решало этот вопрос не с точки зрения справедливости, а с точки зрения целесообразности.
Григорий Константинович Орджоникидзе
1927
[РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 17]
Каменев, конечно, больше всего был обижен на Сталина. И это после всего, что Каменев для него сделал:
– Один член Центрального комитета, не спрашивая ни у кого, не посоветовавшись ни с кем, вышел на самую высокую арену, которая у нас сегодня имеется, и бросил обвинение, предварительно его не проверив. А оно сейчас на весь свет, на потеху всей мировой буржуазии, перепечатывается во всех буржуазных газетах всюду и везде. Я прошу элементарного права – чтобы перепечатали нашу старую «Правду». В «Правде» сказано, что провинциальный корреспондент наврал, что дело было так-то и так-то. Рассказана вся правда, рассказано, что было на самом деле. А вот вы печатаете эсеровские показания, а опровержение, сделанное в «Правде» на другой день после этого заявления, – вы этого не печатаете. Ведь так завтра можно напечатать любое обвинение против любого из нас. Я прошу напечатать несколько строчек из «Правды» и показания 26 товарищей.
Каменев говорил очень эмоционально, постоянно возвращаясь к одному и тому же вопросу – если напечатали мнение
