Письма из Египта - Люси Дафф Гордон
Вчера шейх Юсуф снова пришёл, впервые после смерти своего брата; он был явно глубоко потрясён, но говорил как обычно: «Такова воля Бога, мы все должны умереть» и т. д. Я бы хотел, чтобы вы увидели шейха Юсуфа. Я думаю, что он самое милое создание, какое я когда-либо видел, — такой утончённый и простой, с грацией газели. Высокородный араб так же грациозен, как индиец, но без кошачьей изворотливости или притворства; взгляд у него ясный и открытый, как у ребёнка. Господин Рухль, австрийский консул здесь, который хорошо знает Египет и Аравию, говорит мне, что, по его мнению, многие из них так же хороши, как и выглядят, и сказал о шейхе Юсуфе: «Он такой милый». Здесь есть немец, который расшифровывает иероглифы, — герр Думмихен, очень приятный человек, но он уехал за реку, чтобы жить в Эль-Курне. Он путешествовал по Эфиопии в поисках храмов и надписей. Я собираюсь навестить его и снова осмотреть некоторые гробницы в его компании, что доставит мне удовольствие, поскольку в этих загадочных краях, к сожалению, не хватает хорошего переводчика.
Последние шесть или семь дней мне стало намного лучше. Совершенно очевидно, что мне помогает жара. Более того, я только что узнала от месье Мунье, что хороший осёл на пути из Эль-Мутане — он обойдётся мне в 4–5 фунтов и позволит мне передвигаться гораздо больше, чем если бы я просто одолжила лошадь Мустафы, в чём я сомневаюсь, так как он одалживает её другим путешествующим женщинам. Полагаю, маленький Ахмет будет моим слугой и привратником. Я бы хотел, чтобы вы поговорили с Лэйардом от имени Мустафы Ага. Он был здесь английским консулом около тридцати лет и действительно является рабом путешественников. Он угощает их обедами, катает на лошадях и выполняет за них всю неприятную работу, споря с рейсами и драгоманами, становится почтмейстером, заботится об их письмах и отправляет их на лодках, оказывает им всевозможные услуги и предоставляет свой дом неверующим для воскресных молитв, когда здесь бывает священник. За это он не получает никакого вознаграждения, кроме тех подарков, которые англичане считают нужным ему делать, и я видел достаточно, чтобы знать, что они не велики и не всегда преподносятся с должным уважением. Старик в Кене, которому нечего делать, получает регулярную плату, и я думаю, что Мустафа тоже должен что-то получать; он уже стар и довольно немощен, и ему приходится держать секретаря, который ему помогает; и, по крайней мере, его расходы должны быть покрыты. Пожалуйста, передайте это Лайарду от моего имени. Пожалуйста, не забывайте об этом, потому что Мустафа — мой настоящий добрый друг во всех смыслах этого слова.
14 февраля. — Вчера над пустыней поднялась пыльная буря. У меня закружилась голова, я почувствовал вялость, но это никак не повлияло на мою грудь. Сегодня мягкий серый день; утром был небольшой гром и несколько, очень-очень мало, капель дождя — едва ли даже Геродот счёл бы это предзнаменованием. Мой осёл спустился вчера вечером, и сегодня я его опробовал. Он очень хорош, хотя и пугающе мал, как и все настоящие египетские ослы; большие ослы родом из Хиджаза. Но удивительно, как эти маленькие создания бегут под тобой так легко, словно у них нет собственной воли. Я ездил на своём ослике в Карнак и обратно, и он, кажется, совсем не считал меня тяжёлым. Когда их перегружают и заставляют скакать галопом, они начинают плохо ходить и легко падают, а все те, что сдаются в аренду, совсем измучены, бедные животные — они такие послушные и покладистые, что все их перегружают.
19 февраля 1864 года: миссис Остин
Миссис Остин.
Луксор,
19 февраля 1864 года.
Дорогая Муттер,
У меня есть время только на то, чтобы написать несколько строк и отправиться на лодке мистера Стратта и Хиткоута в Каир. Они очень хорошие люди и считаются «принадлежащими к высшему обществу», потому что «не выставляют себя напоказ». Три дня назад я получил ваше письмо от 21 января с подписью маленькой Рейни.
Теперь, когда погода снова наладилась, мне стало лучше. Целый день шёл дождь (который, по словам Геродота, здесь предзнаменование) и дул ураган с юга, достойный мыса Доброй Надежды. Я думал, что нас похоронит под слоем песка. Сегодня снова райская погода. Я видел Абд-эль-Азиза, каирского химика; он показался мне очень приятным человеком, учеником моего старого друга мсье Шреврёля, которого он очень рекомендовал. Здесь я отказался от всех европейских идей. Шейх-эль-Араб (из племени Абабде), у которого здесь что-то вроде городского дома, пригласил меня в пустыню, к чёрным шатрам, и я собираюсь навестить старого Мустафу Ага. У него во дворе есть римский колодец, в котором живёт гуль. Я не могу добиться от Мустафы, который стыдится таких суеверий, рассказа о нём, но я всё равно узнаю. У Мустафы мы устроили представление для молодого Стратта и компании, и там была очень хорошая танцовщица. Какие-то милые старые англичане так меня рассмешили. Леди удивлялась, как здешние женщины могут носить одежду, «так отличающуюся от английской, — бедняжки!» Но они не были злопыхателями, а только жалели и удивлялись — ничто не удивляло их так сильно, как мои приветствия Селиму Эффенди, маону.
Я начинаю чувствовать, что мне предстоит очень долгое время быть вдали от вас всех, но я думаю, что мой лучший шанс — это долгая жаркая погода. Я пережил эту зиму, ни разу не простудившись, и теперь наступила хорошая погода. Я пишу на арабском под диктовку шейха Юсуфа старую добрую историю о брате цирюльника с корзиной стекла. Арабы так удивляются, когда слышат, что мы все
