На линии огня - Михаил Сидорович Прудников
После некоторых размышлений начальник разведки бригады предложил Шуре первое задание — отправиться в Минск за медикаментами, необходимыми для лечения раненых. Девушка с радостью согласилась и успешно выполнила поручение. Тогда последовали другие, уже разведывательные, связанные с немалым риском. Шура собирала сведения о расположении вражеских частей, узнавала адреса предателей, была связной с минским подпольем.
Фашисты уже не на шутку боялись партизан, и проникать в город становилось все труднее.
Однажды Шура оказалась в Минске с очередным заданием и была остановлена патрулем в центре города. Документы у нее были в полном порядке, но полицейский почему-то не удовлетворился ими, приказал следовать Шуре в участок, и там она лицом к лицу столкнулась с Петровским, который с порога заорал:
— Твоя карта бита, карелка! Когда кончишь водить меня за нос? Что делаешь в Минске? Кто посылает тебя? Отвечай, подлая тварь!
Шура поняла, что арестовали ее не случайно, что за ней наверняка наблюдали и бесполезно было и нa этот раз пытаться провести Петровского.
Предатель вызвал двух холуев и приказал дать Шуре пятьдесят плетей. Сначала она считала удары, но после пятнадцати сбилась, потеряла сознание. Хрупкая, юная, как она тогда выдержала?.. Когда пришла в себя, услышала:
— Смотри-ка! Полсотни вытерпела!
Соседки по камере как могли выхаживали девушку, но Петровский не давал ей отдыха — через несколько дней Шуру вновь вызвали на допрос, и она получила еще двадцать пять плетей за то, что молчала.
Избивали не только на допросах, но и в самой камере. На очередном истязании палач разбил Шуре голову, и девушка получила сотрясение мозга. Она решила использовать это обстоятельство и прикинулась потерявшей рассудок. Игра удалась, и палачи перевели Шуру в изолятор для душевнобольных.
Петровский махнул на нее рукой, а потом и вовсе распорядился вышвырнуть ненормальную узницу вон. Однако немка-надзирательница, не торопясь исполнить приказ, неожиданно стала проявлять к девушке странную заботу. Начала приносить по добавочной миске баланды.
Такое необычное поведение немки объяснилось довольно просто. Отправляя Шуру на задание, мы вырядили ее под зажиточную карелку — раздобыли для этого котиковую шубку, привлекшую, как оказалось, внимание алчной надзирательницы. Она намекнула девушке, что ценой за освобождение может стать эта самая шубка. Конечно, Шура согласилась и без сожаления рассталась с меховой шубой.
Оказавшись за воротами тюрьмы, девушка долго не могла поверить, что все это — не провокация, что ее не схватят в ближайшие дни и не вернут в тюрьму. Однако, видимо, полицейские абсолютно поверили ее «сумасшествию», и никакой слежки за собой Шура не обнаружила.
Беда заключалась в другом — состояние девушки было тяжелым: кружилась голова, не слушались ноги. Она не помнила, как выбралась из города. К счастью, вышедшим на поиски Шуры партизанам удалось случайно наткнуться на нее на одной из дорог района. С тех пор мы не посылали больше Шуру в Минск и перевели ее в другой отряд. Так разведка отряда, руководимого в то время Иваном Васильевичем Якимовым, получила нового талантливого товарища — Шуру Виноградову. И не случайно сейчас выбор пал именно на нее: Шура Виноградова отвечала всем требованиям еще не полностью отработанного, но вчерне «проигранного» плана. Этим же требованиям в неменьшей степени отвечали и другие бойцы отряда, которым по праву гордился Толоквадзе.
В том, что боевая готовность этого подразделения всегда была на должной высоте, несомненная заслуга партийной организации отряда и его командного состава, который возглавлял Иван Васильевич Якимов.
Иван Васильевич был, по сравнению с другими, уже немолод, многие бойцы годились ему в младшие братья. Он родился в 1912 году, трудовую деятельность начал в тридцатом, а с тридцать четвертого его судьба была накрепко связана с армией.
Якимов закончил школу младших лейтенантов, в январе сорок первого вступил в Коммунистическую партию. Затем прошел курсы и стал специалистом шифровально-штабной службы, получив диплом по этой специальности уже тогда, когда враг перешел границы Родины.
На фронт младший лейтенант Якимов попал в составе 33-й армии в должности помощника начальника 8-го отдела ее штаба. Ведя упорные бои с устремившимся к Москве противником, ударная группа этой армии оказалась в окружении и оборонялась в районе города Вязьма.
Трагически началась боевая работа лейтенанта Якимова, но судьба готовила ему еще более тяжкие испытания.
Вражеское кольцо вокруг ударной группы сузилось до винтовочного выстрела. Оно было настолько плотным, что положение следовало признать безвыходным. И все же после ультимативного предложения фашистов сдаться в течение суток командование группы направило шифровку в Ставку Верховного Главнокомандования с просьбой разбомбить пункт, в котором фашисты ждали парламентеров. Ставка одобрила решение генерала Ефремова и его штаба — самолеты со звездами на крыльях появились над указанным в шифровке пунктом вовремя.
Конечно, бойцы и командиры ударной группы готовы были стоять насмерть, но истощенные длительными боями, обескровленные и лишенные связи со своим тылом дивизии уже не могли оказать достаточно серьезного сопротивления врагу. Поэтому, когда немцы перешли в наступление сразу в нескольких направлениях, предварительно обработав позиции группы усиленной бомбардировкой и артподготовкой, части 33-й армии оказались расчленены, а ее штаб отрезанным от боеспособных подразделений.
По приказу генерала Ефремова Якимов сжег все штабные документы. Сам генерал, будучи тяжело раненным, рекомендовал подчиненным не оставлять попыток прорваться к своим. Выполняя это завещание генерала, Якимов был ранен.
Он полз по глубокому снегу, удаляясь от места последнего боя. Преодолев в рассветной полутьме около пятисот метров, лейтенант обнаружил на опушке леса купол парашюта, ставшего ему и перевязочным материалом, и спальным мешком, когда Якимов углубился в лес. Там он решил провести день и дождаться ночи.
С наступлением темноты Якимов соорудил себе костыль и побрел к линии фронта, ориентируясь по артиллерийской стрельбе. В то время это был путь многих — полуживых, истерзанных ранами, голодом, холодом, державшихся лишь на сознании, что другой дороги для них нет и быть не может.
Иногда им удавалось объединиться в группы по три-четыре человека и, не успев даже узнать друг друга по имени, вступать в короткие, почти всегда трагически заканчивавшиеся схватки с засадами и патрулями врага, терять только что обретенных друзей, вновь отрываться от преследования.
Якимову долгое время везло. Но незаживающая рана давала о себе знать все ощутимее. До обидного ясно он понимал, что силы его на
