Косотур-гора - Леонид Александров
Много лет назад он бывал здесь с отцом Никодимом. Тогда после Троицы возвращались они из Коробковки – старинного села, притулившегося близ серпообразной излучины Миасс-реки, на правом берегу которой нависли почти отвесные кручи Ильменского хребта. По слабонаезженной дороге они вышли к каменистой гряде близ берега Куштумги. На вершине ее они присели передохнуть. Михаил поспешно припал губами к только что найденному роднику. Ладонью черпая кристальной чистоты воду, Никодим резко отшатнулся от воды, суетливо крестясь.
«Змея никак?» – спросил старца Михаил.
«Золото! Погибель рода человеческого», – ответил Никодим. – «То диавол разбросал по земле Уральской для слез и страданий!» – Проговорив это, он погрузил руку в воду почти по локоть – зри! – и вытащил со дна горсть мокрого ила. Скрюченным пальцем он покопался в нем – на ладони блеснуло несколько зернышек-блесток. «Золото нам только – назола». Он спокойно перевернул ладонь над синью родника. Будто редкие капли дождя булькнули по луже и стихли. «Грех и соблазн от него. Ибо сказано в Писании58: не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа… Дает господь много – захочется больше. Поклянись никогда в здешних местах не бывать, злата не добывать, клянись!»
И он поклялся над вынутой старцем складной иконой. А как мог ослушаться – в то время он был в полной власти мудрого и рассудительного старца.
Теперь, стоя на коленях у истока родника, он молился. Слезно просил прощения у отца Никодима за нарушение клятвы. А затем развязал котомку и вынул лопату с коротким черенком и бадейку.
– Прощен! Прощен! – шептал он, направляясь ему известной тропой в Косотурск, и ощупывал в кармане золото, завернутое в платок. Но на пути была Куштумга. Солнце клонилось к закату, когда он с радостью увидел знакомый дом, и рой воспоминаний наполнил все его существо, и мечта о сытном ужине и ночлеге. Однако недавняя встреча с косматым старцем напомнила о суровой епитимье, и он был готов поститься еще неделю. Но кто-то шепнул: «Ты прощен! У тебя узелок в кармане…» А вслух подумал: «А в котомке – пшено, кусок солонины и хлеб, испеченный снохой Пелагеей…»
Пройдя через распахнутые ворота, чему он нимало удивился, вбежал на крыльцо и дернул за ручку двери. За столом сидела Фроська и что-то хлебала из глиняной чашки. Была она в черном сарафане, волосы распущенные, и вся какая-то повзрослевшая и похудевшая.
– Зачем приперси? – спросила она нараспев, отложив ложку. – Уходи давай, по-добру уходи! Не то скалку возьму!
Входя в дом, он был уверен, Фроська начнет приставать, полезет со слюнявыми губами целоваться. Но её внезапная грубость вроде даже оскорбила его. Его, которого беззаветно любит ласковая голубоглазая Дарьюшка, с которой он скоро свяжет свою судьбу.
– Айда, мотай отсюда! – строго проговорил Михаил, проходя в моленную. – Пристроилась тут, кобыла! – и словно ошпаренный выскочил назад.
– Где книги? Иконы где, куда ты девала? – схватив Фроську за плечи, кричал Михаил. – Не молчи!
– Пусти, не больно-то кричи! Ишь, как на свою, – спокойно проговорила она. – Я тут теперя проживаю. Расходился, будто самовар какой! Ты про иконы полицию спроси – на телегу погрузили. А книжки? Книжки – они во́на, в сараюшке, их козы читают… – Она недобро ухмыльнулась. – В моленной той мы свадьбу играли. Мужика мово, – её ресницы задрожали, Игнашку-то, ну ты знал, в бабки вместе играли, ево утопшим в речке нашли. – Она всхлипнула, утирая рукавом слезы. – Горемышный он был. А ты всегда – желанный…
Не дослушав объяснений Фроськи, он стремглав бросился к двери. До сих пор Михаил даже не предполагал, какую ценность представляли для него эти книги. Ну, стояли они в рядах на полках стеллажа, да многие из них он читал. А с каким почтением и раболепием держал в руках книгу Никодим. Будто святыню. И теперь «их козы читают…» Рванул дверцу сараюшки, висевшую на одной петле и, обессиленный от увиденного, притулился спиной к косяку. Им овладел ужас, его поразила страшная боль внутри, словно у него отняли руку или растоптали душу. При свете крохотного окошка в стене он увидел разбросанные по земляному полу несметные сокровища, по которым ходили, на которых лежали, где и отправляли большую и малую нужду с десяток коз и козлят. Памятуя о том, что подобает христианину «зло за зло не воздавать»59, и не выражать открыто свой гнев, он не сдержал своей ярости.
– Ты, кривая зараза! – кричал он, подойдя к девке вплотную, сжав кулаки. – Кто тебя надоумил сотворить глумление над книгами, кто? Ты совершила превеликий грех и тебе его никогда не отмыть водою из святого источника и не утереть своим грязным подолом! Бесценное творение рук человеческих, что триста, пятьсот лет тому писали – ты покидала в вонючий сарай…
– Помолчал бы о грехах-то. Экий книжник сыскалси! Только тронь, убивец! И меня по рылу мутузил…
Разжал он кулаки, а перед глазами будто наяву – распростертое тело Никодима. Не зря сказано: «вспомни свои грехи и о тех крепко пекися», а еще: «не бери с собой ни золота, ни серебра». «Узелок я не брошу, он – для богоугодного дела, то пока – тайна великая. Господи, помоги!» А вслух произнес: «Будь ты проклята навеки, Фроська!» – и плюнув ей под ноги, зашагал в ночь. Но не дойдя до моста через Куштумгу, вернулся назад. Крикнул Фроську, глаза её радостно блеснули.
