Зекамерон - Максим Знак
– А это не от солнца. И это не для тебя, а от тебя: чтобы ты не работал, дорогу не делал.
– Да как тут дорогу сделаешь? Мы ж в подвале, в яме.
– Ну, проект такой. И вообще радуйся, ресницы еще от крыс защищают. Крысу помнишь вчерашнюю?
Вчерашнюю крысу с удовольствием бы забыли, но, к сожалению, она плотно врезалась в память.
Вчера гулять их водили с большой черной собакой. Собака считалась по нормам за полконвойного, но выглядела так свирепо и рычала так грозно, что ее боялись больше любых людей в форме.
И вот вчера в конце коридора на цементной стяжке они увидели другое черное пятно с хвостом. Это была огромная крыса, которая, вальяжно переваливаясь, шла по своим делам.
– Спускай пса! Крыса! – возбужденно сказал один конвойный.
– Ты что, дурак? Она его поцарапает!
В общем, с крысой, которая могла поцарапать страшную собаку, никому не хотелось иметь дела, так что ресничка в этом смысле была кстати. Настораживало только, что по ночам под полом кто-то скреб когтем, и тут реснички спасти не могли.
Диалог о ресничках внезапно продолжился часов через пять. Так тут бывало, когда собеседнику нужно было собраться с мыслями или когда он просто, от нечего делать, все гонял и гонял в голове любые разговоры, которые только мог вспомнить.
– А наверху?
– Что наверху?
– Ну, мы в подвале, так?
– Ну, так.
– Нам ресницы нужны от крыс, так?
– Ну, да.
– А те хаты, что сверху?! Там-то крыс нет снаружи? – спорщик глядел торжествующе, думая, что уел оппонента. Но его собеседник посмотрел презрительно и бросил:
– А грачи?
95
Встреча выпускников
Первого к ним только-только завели. Он еще озирался и пытался понять, какой шконарь выгоднее по соотношению видимости и удобства, и тут тормоза снова открылись.
– О-о-о! Братишка! И ты здесь?! – с порога закричал вошедший.
– И я… – первый печально кивнул. – Здоровенько!
Оказалось, что это была встреча выпускников. Мужикам было по двадцати одному. В некоторых странах в этом возрасте только начинают продавать алкоголь. А эти двое уже успели сделать по одной ходке на малолетку, где и познакомились. Сидели они в разных отрядах, но выпускались почти вместе.
– Тебе девятка вроде была? Сколько отсидел?
– Пятеру. Амнистии были, а потом вот восемь месяцев назад вышел.
– О! Круто!
– Да что круто? Не повезло! Если бы так рано не вышел, то еще б сидел и сюда бы не попал.
– Это да… А сейчас уже осудился?
– Да… И девятка опять. Три-два-восемь – три.
– А у меня тоже Три, но мне семь с полтиной, братишка!
– Повезло… – первый посмурнел еще больше.
Этого диалога, к которому присутствующие возрастные мужики-первоходы прислушивались со странной смесью ужаса и восхищения, было достаточно, чтобы все понять еще до начала традиционного знакомства.
А уже за столом, прихлебывая чиф, они вспоминали клички старых друзей из своего детства и совместными усилиями называли по каждому, по какой статье раньше катался или уже по новой заехал и сколько дали.
Похоже, все были или еще, или уже опять здесь, коллектив не распадался.
И все вечера встреч выпускников их школы с малолетки, похоже, можно было проводить только в одном месте.
96
Теория относительности
За чаем разговоры могли идти о чем угодно, особенно если телик исправно показывал «Самые невероятные гипотезы». У одного мужика коронной была история про пассажира, который был такой проспиртованный, что, когда его привезли в Жодино, он загорелся изнутри, прикуривая сигарету.
Сам, говорит, не видел, но заслуживающие доверия люди рассказывали, что этого, который загорелся, еле потушили, причем самым экстравагантным способом, весело и находчиво.
– Да это же Диккенс! «Холодный дом», – взволнованно влез какой-то некурящий мужик из экономических.
– А, и ты слышал? Наверное, Диккенс. Я его погоняло не помню, но похоже, вроде.
Но чаще все говорили о том, сколько и как сидеть.
Рассказывали обычно бывалые, а молодежь, в том числе и первоходы, которым было за шестьдесят, слушали и мотали на ус, как и что устроено в том мире, где им предстояло жить. Пуская сизый дым, самый большой авторитет говорил, что все в этом мире относительно.
– Вот у вас у многих статьи такие, что вообще сидеть не будете.
– В смысле, оправдают?
– Ну ты пошутил! Зачем оправдают? Просто сидеть не будете по-настоящему: дадут меньше, чем срок начинает считаться.
– А это сколько?
– Все, в чем нет мягкого знака, – год, два… Не срок.
Каждый мысленно вспомнил цифры. Получалось, что всем, кому не выходило пятеры, волноваться и вовсе было нечего. Сидеть не будут, отбудут «на одной ноге», как тут говорили.
– А если все же есть мягкий знак? – поинтересовался тот, которому по четвертой части статьи три-два-восемь уже дали непостижимый срок, чуть ли не больше, чем он успел прожить.
– Тут можно хитрить. Вот ты сколько лет будешь сидеть?
– Ну, пятнадцать…
– А я – два!
– Это как? Тебе же десятку дали!
– А я два високосных буду сидеть.
97
Упущенные возможности
Многое можно было сказать о человеке, наблюдая за тем, как он пробирается к названному номеру прогулочного дворика в лабиринтах внутренних и внешних коридоров. Новички вообще боялись отойти от двери хаты в незнакомый тюремный мир, жались к стенке или шли только за кем-то. Уже посидевшие здесь знали основную тропу, но только те, кто по-настоящему любил гулять, могли вывести к любому из двадцати четырех двориков. Каждый двор был своеобразен: уникальные узоры из цемента и штукатурки на стенах, самобытный животный и растительный мир… Но главным для гуляющих была не флора и фауна, и не интерьеры, а кубатура.
Маленькие хаты мечтали о больших двориках, размером аж семь на четыре метра, в которых (вот это да!) можно было бы даже побегать. Но в такие дворики они попадали редко: разве что иногда в дождливую погоду или во время трансляции интересного фильма, да и то только в осенне-весенний период.
Летом гуляли все, и большие хаты во дворы два на два метра просто бы не влезли.
Но куда
