Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов
Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи! Стойко, мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь в боевые колонны! Под знамя партии, солдаты! Под наше знамя, угнетенные деревни!»
На съезде был избран новый Центральный комитет, в который вошел и Феликс. Разъезжались все в бодром и даже приподнятом настроении. Единство, хотя бы формально, сохранить удалось. Обнадеживали сообщения делегатов с фронта, из крупных городов и многих губерний. Ряды членов партии уже перевалили за четверть миллиона. Это была сила, причем организованная, сознательная.
Ленин, постоянно следя за ходом съезда, по-прежнему оставался в Разливе. Но время сенокоса подходило к концу. Луговые работы завершались. К тому же начался сезон охоты, и число желающих побродить по тамошним болотистым местам могло заметно увеличиться. Да и ночевать в шалаше становилось уже прохладно. Однако возвращаться в Петроград было по-прежнему рискованно. ЦК принял решение переправить Ленина в Финляндию. Эту задачу тоже взял на себя Емельянов. Он вывел Ильича лесными тропинками к железной дороге и сумел посадить на поезд под видом кочегара.
А Временное правительство и впрямь решило поактивнее заняться выявлением и нейтрализацией наиболее активных и влиятельных большевиков. Правда, иногда эти меры выглядели явно запоздало и почти смешно. Из Москвы Дзержинскому сообщили, что тюремная инспекция из Петрограда только что запросила Бутырскую тюрьму, содержится ли там Феликс Эдмундов Руфинов Дзержинский, а если освобожден, то по чьему распоряжению.
Что могла ответить Бутырка очнувшимся канцеляристам? Только истинную правду – «1 марта сего года толпой народа освобожден из-под стражи». Последовала новая депеша: «Какие приняты меры к розыску?»
Администрация тюрьмы в недоумении запросила разъяснений у прокурора окружного суда: разыскивать Дзержинского или просто официально оформить его освобождение задним числом? Кажется, этот вопрос до октября так и не решили. А вскоре уж пришло время самому Дзержинскому слать свои приказы в Бутырку.
Глава 8
«Промедлим – обойдутся без нас!»
Феликс вышел из квартиры на Кавалергардской ещё совсем засветло. Хотя определение «светлый» едва ли может быть уместным по отношению к тусклому октябрьскому дню в Питере. Хорошо, хоть дождя не было. Небо с утра хмурилось, но решительности, видимо, недоставало и ему, как многим из тех, с кем предстоит сегодня встретиться на заседании Центрального комитета.
Путь предстоял неблизкий. Дзержинский рассчитал так, что в оживленном центре, среди простого народа, в своей солдатской шинели особого внимания не привлечет, а вот когда подойдет к Троицкому мосту и перейдет на другую сторону Невы, как раз начнет смеркаться. И там уже останется всего ничего по прямой до монастыря Иоанна Кронштадтского, чьи массивные строения никак не дадут заблудиться даже при нынешнем слабом освещении города.
Он как-то уже бывал в этой квартире на набережной Карповки, напротив монастыря, куда сегодня прибудет только что вернувшийся из Финляндии Ленин.
В дни последнего съезда там работала редакционная комиссия. Место было тихое, удаленное от центра. Квартиры сдавались внаем, причем чаще всего ненадолго, паломникам, приезжающим со всех концов России преклонить колени перед мощами святого праведника. С точки зрения конспирации это очень удобно. Много самого разного меняющегося люда. Квартира на первом этаже. В неё можно попасть как через парадный вход, так и через черную лестницу. Все комнаты проходные по кругу, изолированных помещений нет.
Н. Е. Гиммер.
[Из открытых источников]
Когда-то в Лодзи, придя на конспиративную квартиру, он обратил внимание на торчащий снаружи ключ. Оставаясь на лестничной площадке, осторожно приоткрыл массивную дверь и обнаружил внутри засаду. Прежде чем полицейские спохватились, он захлопнул дверь и быстро дважды провернул ключ в замочной скважине. Затем абсолютно спокойно спустился по лестнице и предупредил других подходивших к дому подпольщиков.
Сегодня подобное было маловероятно. Дополнительной страховкой была фигура официального съемщика этих пятикомнатных апартаментов – известного меньшевика Суханова, вполне лояльного нынешней власти, побывавшего в своё время и эсером, и народником, которого заподозрить в симпатиях к большевикам никому не пришло бы в голову.
С Николаем Гиммером, такова была настоящая фамилия Суханова, Дзержинский познакомился в Швейцарии. И он сам, и его семья были достаточно примечательны. Притчей во языцех была история, как в 1895 году отец Николая, обрусевший немецкий дворянин, не получив разрешения на развод у церковных инстанций, по договорённости с матерью инсценировал самоубийство и исчез, чтобы дать супруге возможность повторно выйти замуж. Но все открылось. Они оба были приговорены к ссылке, заменённой годом заключения. Многие считали, что как раз их семейная драма послужила графу Толстому материалом для известной пьесы «Живой труп».
Пожалуй, не менее любопытна была и семейная драматургия сына. Он, будучи давно и неплохо знаком с Лениным, постоянно критиковал его за радикализм, социальную демагогию, а «Апрельские тезисы» вообще публично определил как «беспардонную анархо-бунтарскую систему». В свою очередь Ильич в статье «О нашей революции» обвинил Суханова в педантском отношении к марксизму, в непонимании «его революционной диалектики», а Троцкий, который тоже должен быть сегодня в сухановской квартире, поставил ему диагноз политической близорукости.
Но вот супруга Суханова Лия Флаксерман вступила в партию большевиков в 1905 году, совсем юной, а с нынешнего февраля уже заведовала секретариатом Центрального комитета и всегда была горячей и преданной сторонницей Ильича. Поначалу именно у неё, в пустующей летом квартире, и собирались укрыть от ареста Ленина. Она всё подготовила, даже купила спиртовки, чтобы вождь разогревал себе еду. Но затем было найдено более надежное место в Разливе. Большевиком был и её младший брат Вениамин.
Феликс, который с юности пользовался немалым, нередко и взаимным, вниманием противоположного пола, ни на мгновение не мог себе представить, как можно соединиться семейными узами и быть счастливым с человеком иных политических взглядов. Любовь – это ведь полное взаимопонимание, духовное взаимопроникновение, предельное единство. Речь, конечно, не идет о родителях, сестрах и братьях – их близость в крови, в воспитании, в общей памяти. А супруга – это в первую очередь главный, самый доверенный сердечный друг и единомышленник.
Точно так же Феликс никогда
