Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов
А сегодня его мысли, как, наверное, и мысли всех его товарищей, держащих путь в квартиру на Карповке, были об одном – о возможности решительного взятия власти и тем самым закономерного завершения социалистической революции в России, а может быть, и не только в России. Многие, особенно недавно покинувшие тюрьмы или перешедшие на нелегальное положение в связи с июльскими событиями, сомневаются, стоит ли опять пускаться в опасную авантюру, играть ва-банк. Мол, мы в союзе с левыми эсерами уже стали реальным большинством в Советах почти всех крупных городов. Очень неплохие шансы и на предстоящих выборах. Появится социалистический парламент, партия будет играть в нем если не первостепенную, но крайне важную роль…
Позиции большевиков действительно усилились после того, как по их призыву рабочие и солдаты Петрограда поднялись на вооруженную борьбу с корниловским мятежом. Феликс, как один из руководителей созданного в столице Комитета народной борьбы с контрреволюцией, занимался и мобилизацией, и вооружением отрядов. По подписанному им ордеру только на Путиловский завод было доставлено из Новочеркасских казарм два грузовика винтовок. А сколько ещё из Петропавловки. И назад уже не вернулось. Припрятано до поры до времени.
Так что оружие есть. И если надо, еще будет. Есть и подготовленные отряды. Феликс знает: ему возразят, что и в июле были и оружие, и многочисленные отряды. Его в то время в Петрограде не было, своими глазами не видел, но из рассказов вывел одно – не было решимости, четкой и целеустремленной организации. Как, к сожалению, нет её и сейчас. Была бы его воля, он хотя бы временно отстранил бы всех этих каменевых от принятия решений. Они своим словоблудием могут затуманить любую цель, упустить нужный момент. Ведь если есть время собирать каменевых, то, наверное, должно быть и время их разбрасывать.
Дзержинский привычным быстрым шагом уже вышел к Неве, как раз почти напротив крепости. Двигаться по Шпалерной было не так зябко, а вот по набережной через Фонтанку к Троицкому мосту идти пришлось против сырого, порывистого ветра с залива. Он заставил поднять воротник шинели и чуть глубже натянуть фуражку. Перед входом на мост грелся у костра рабочий патруль. Но одинокую фигуру в военной одежде он не счел заслуживающей внимания. Не окликнул и не остановил.
Когда Корнилов двинул с фронта на Петроград конный корпус, зашевелилась и польская контрреволюция в Петрограде в лице так называемого «Верховного польского военного комитета», требовавшего от Керенского помощи в создании и вооружении своих национальных отрядов. Его печатный орган «Польские военные силы» льстиво и криводушно заявлял:
«Корнилов – это муж, которому доверяет все, что есть рыцарского и честного в России. Этого легендарного человека, полуазиатского происхождения, обожаемого текинцами с кривыми саблями и в колоссальных папахах на головах, чтят 95 % русского, казацкого и польского офицерства, а также огромное большинство армии. Ген. Корнилов отличается не только изумительной храбростью, талантом вождя, но и глубоким спокойствием. Это мудрость, которая все кругом организует, ибо в себе все уже организовала. Это – вождь. От него сегодня зависит, будет ли Россия республиканской Монголией, которою правят сотни комитетских баскаков и ханов, или же создающимся новым республиканским Римом».
Мессия просто… А «сотни комитетских баскаков и ханов» – это, конечно, члены Советов рабочих и солдатских депутатов.
На самозваный польский «комитет» вышел столь же самозваный русский «Комитет союза офицеров армии и флота», который заявил, что тоже борется с большевиками, и предложил сообщать им фамилии военных поляков, опозоривших себя большевистской деятельностью.
Дзержинский в газетах «Рабочий путь» и польской «Трибуне» выступил с гневным и убедительным разоблачением. Но слова словами, а дела делами. Надо действовать!
Сталин 30 августа напечатал в «Правде» без всяких комментариев статью Зиновьева «Чего не делать»: «Надо смотреть правде в лицо: в Петрограде сейчас много условий, благоприятствующих возникновению восстания типа Парижской коммуны 1871 года»…
Через три дня Ленин ответил, что ссылка на Коммуну очень поверхностна и даже глупа, «ибо, во-первых, большевики все же кое-чему научились после 1871 г., они не оставили бы банк не взятым в свои руки, они не отказались бы от наступления на Версаль; а при таких условиях даже Коммуна могла победить. Кроме того, Коммуна не могла предложить народу сразу того, что могут предложить большевики, если станут властью, именно: землю крестьянам, немедленное предложение мира».
Когда 15 сентября на заседании ЦК обсуждались присланные Лениным письма «Марксизм и восстание» и «Большевики должны взять власть», о единстве реакции собравшихся говорить не приходилось. Налицо была вся палитра мнений – и сторонники, и противники, и колеблющиеся.
А ведь Ленин из Гельсингфорса настаивал на выступлении именно в сентябре, не дотягивая до съезда Советов, на котором «ждать «формального» большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет». Убеждал членов ЦК: «Взяв власть сразу в Москве и Питере, мы победим безусловно и несомненно». Подчеркивал: «Восстание, чтобы быть успешным, должно опираться не на заговор, не на партию, а на передовой класс… Восстание должно опираться на революционный подъем народа… Восстание должно опираться на такой переломный пункт истории нарастающей революции, когда активность передовых рядов народа наибольшая, когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах слабых половинчатых нерешительных друзей революции».
Дзержинский, будучи в гуще событий, был готов поддержать эту точку зрения. Против, конечно, выступил уже побывавший за июльские события под арестом Каменев. Было заметно, что и Сталин сомневался, взвешивал. Послушав соратников, он предложил обсудить ленинские письма в крупных партийных организациях. Увы, большинство не согласилось. Мало того, пришли к решению не расширять круг посвященных, на всякий случай уничтожить размноженные письма, сохранив только один экземпляр. Но в Москве их все-таки обсудили.
Уже подходя, Дзержинский вдруг обратил внимание, что шестиэтажный дом с башенкой и шпилем на крыше выходит на набережную Карповки этаким острым и решительным клином. Да, сегодня здесь неизбежно придется принимать твердое и окончательное решение.
Семейство Сухановых заняло эту квартиру ещё в 1913 году, вернувшись из ссылки. В обычное время в пяти комнатах проживали сами Сухановы, двое детей Суханова от первого брака и
