Дочь короля - Обри Давид-Шапи
Анна была "ближайшей родственницей Карла VIII по крови", другими словами, по роду. Кровь для процесса легитимации была фундаментальным фактором, ведь средневековые политические теоретики единодушно утверждали, что легитимность короля основана на его рождении, а не на коронации. Таким образом, в основе власти короля и регента лежало, укоренившееся в династической традиции, понятие ценности крови. Своеобразная "теология королевской крови"[145] и повлияла в пользу Анны, которую Карл VIII назвал "близкой по роду", что стало краеугольным камнем процесса легитимации. Схожую риторику взял на вооружение Франциск I, который говорил об общей "плоти и крови" со своей матерью Луизой Савойской, наделяя её политическим статусом, на который не мог претендовать никто другой. Таким образом, только общая с принцессой кровь оправдывала королевский выбор, поскольку "согласно писаным и естественным причинам, мать", а значит, и сестра, "любит своих детей более нежно и имеет более мягкое сердце, чтобы окружить их с заботой и воспитывать с любовью, чем любой другой человек, даже близкий по происхождению"[146]. Людовик Орлеанский мог быть первым в порядке наследования, то есть самым близким по крови человеком, но не ближе, чем сестра короля. Поэтому Карл VIII использовал хорошо продуманные аргументы. В своих письмах он неоднократно подчеркивал законный характер власти супругов де Божё, неоднократно используя для их обозначения термины "брат" и "сестра", чего он никогда не делал в отношении герцога Орлеанского, своего другого зятя. Родственные чувства и любовь были столь же важны для политического выбора государя, как и закон, поскольку они вытекали из естественных причин.
Восхваление крови и рода присутствует и в Наставлениях, написанных Анной для своей дочери в начале XVI века: в этом зерцале мы находим те же термины, которые десятилетием ранее использовались в письмах Карла VIII. В своём произведении принцесса настаивала на необходимости быть прежде всего "верной своей крови и роду", который нужно "любить, продвигать и почитать превыше всего остального"[147].
В разгар пропагандистской войны супруги де Божё умело использовали слово короля, чтобы выдвинуть многочисленные аргументы, делавшие их законными носителями власти, поскольку монарх был слишком молод, чтобы осуществлять её лично. До определенных пор они очень сдержанно афишировали свою власть, но вскоре вынесли её на всеобщее обозрение, поскольку она была полностью узаконена королем. Таким образом, необходимость временно замещать короля, впервые позволила женщине встать во главе государства, используя прекрасно выстроенный арсенал риторики.
Имя власти: "Дочь короля Франции"
Анна взяла на вооружение эту риторику, основанную на родстве по крови, чтобы укрепить свою легитимность в осуществлении власти от имени молодого Карла VIII, поскольку по своему рождению она была дочерью короля Франции. В XV веке в отношении её использовались красивые выражения fille des fleurs de lys (дочь флер-де-лис) или fille de France (дочь Франции)[148]. Несмотря на брак с младшим отпрыском семьи Бурбонов, Пьером де Божё, в результате которого она стала дамой де Божё и графиней Клермонской, а в 1488 году герцогиней Бурбонской и Оверньской, она всю жизнь оставалась Анной Французской, принцессой королевской крови, дочерью короля Франции. По своему рождению Анна была гораздо выше, чем её супруг Пьер де Божё, хотя он сам происходил из королевского рода и был прямым потомком короля Людовика IX Святого.
Анна никогда не завершала свои письма или другие документы ничем иным, кроме как подписью, которая была столь же простой, сколь и символичной: "Анна Французская", таким образом продолжая традицию, которая отличала королевских дочерей на протяжении двух с половиной столетий. Она никогда не использовала титул в начале своих писем, поскольку её подпись показывала всем достоинство и авторитет принцессы. Она никогда не отказывалась от своего титула "Дочь Франции": ведь "это имя власти" подразумевало, что человек, который его использовал, имел "символическое господство над королевством"[149].
Колетт Боне отмечает, что дочери короля следовали в титулатуре только за королевой. До начала 1490-х годов Анна была, так сказать, первой дамой в королевстве, поскольку Маргарита Австрийская была ещё слишком молода, чтобы играть подобающую королеве Франции церемониальную и символическую роль, перешедшую впоследствии к Анне Бретонской. Престиж, которым пользовалась принцесса Анна, "носительница королевской крови", для Франции конца XV века был уникальным. Никто не мог превзойти её, и она могла черпать из этого свою необычайную легитимность.
Принцесса между тенью и властью
Природа власти принцессы Анны и постоянно поднимавшийся вопрос о легитимности обусловили её государственную практику и делали её одновременно правительницей находящейся в тени своих брата и мужа, и в тоже время очень властной особой.
Благодаря источникам мы знаем, насколько огромной была её власть в 1480-е годы. Все её современники, будь то преданные сторонники или враги, французы или иностранцы, видели в ней опору монархии и ключевую фигуру в принятии решений в первые годы царствования Карла VIII. Автор романа Старшая дочь фортуны описывает принцессу, которая главенствует на политической сцене королевства:
Она управляет во Франции всем,
Она заставляет все цвести и расти,
И всех заставляет трепетать.
Никогда не было ничего подобного,
Вы видите, как она властвует[150].
Дочь Людовика XI, несомненно, являлась истинным носителем власти, инициатором решений и оплотом королевства. Она создала образ всемогущественной принцессы во всех сферах, какими бы они ни были. Однако существовало явное несоответствие между реальной властью и властью, осуществляемой Анной, чьи деяния выходили далеко за рамки опеки, предоставленной ей Генеральными Штатами, и по сути стали настоящим регентством.
Можно ли сказать, что принцесса пользовалась "властью скрытой под маской"? Опираясь на мнение историка Жюля Мишле, литературовед Элиан Вьено выдвинула гипотезу о том, что Анна писала письма за своего брата, чтобы скрыть своё истинное влияние[151]. На самом деле принцесса пользовалась услугами тех же королевских секретарей, что и Карл VIII, хотя и не была автором его писем. Скудость источников, исходящих непосредственно от самой Анны, является результатом взгляда, согласно которому регентша была прежде всего советником полностью суверенного короля, что побуждало её быть осмотрительной. Это свидетельствовало о её благоразумии, непоколебимой верности короне и политическом реализме, основанном на разуме.
Способ, которым принцесса осуществляет власть, заключался в замещении короля, который был слишком молод, чтобы принимать ответственные решения. Однако, чтобы сохранить фикцию суверенности монарха, официальные документы показывали его источником решений, что не соответствовало
