Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин
Роль духовных полицейских отводилась «святым отцам» и при Николае I. Понятие о том, сколь рьяно стремились угождать власть имущим многие православные иерархи, дает проповедь, произнесенная митрополитом новгородским и петербургским Никанором в январе 1832 года. Говоря об особе государя императора, митрополит возгласил: «Вы знаете, что избирает его сам Бог, который и помазует его на царство, и превозносит. Он представляет образ Царя Небесного на земле… Назначает ли подати и налоги? Мы должны платить без роптания… Требует ли от нас наших детей для защиты отечества? В сем случае мы должны жертвовать не только жизнью своих сынов, но и собственною своею, только бы спасти престол и царство…»
Священники в церквах в обязательном порядке должны были возносить молитвы за царя. В столичных храмах с особой торжественностью праздновали ежегодные «табельные» дни – коронования, рождения, именин императора.
В сугубо монархическом духе излагали Закон Божий в учебных заведениях. Основой преподавания с середины 1820-х годов служил катехизис, составленный митрополитом Филаретом. Толкуя десять заповедей, Филарет требовал почитать все предержащие власти, как отца и мать.
Высшие церковные иерархи 14 декабря 1825 года наряду с шефом столичной полиции генерал-губернатором Милорадовичем пытались уговорить восставших солдат вернуться в казармы. После подавления восстания Николай I сразу же постарался привлечь церковь к политическому сыску.
Декабрист Михаил Бестужев рассказывал, как, будучи брошен в Петропавловскую крепость и ожидая близкой смерти, встретил явившегося к нему священника: «Спокойно, даже радостно я пошел к нему навстречу – принять благословение, и, принимая его, мне казалось, что я уже переступил порог вечности, что я уже не во власти этого мира и мысленно уже уносился в небо. Он сел на стул подле стола, указывая место на кровати. Я не понял его жеста и стоял перед ним на коленях, готовый принести чистосердечное покаяние на исповеди, перед смертью.
– Ну, любезный сын мой, – проговорил он дрожащим от волнения голосом, вынимая из-под рясы бумагу и карандаш, – при допросах ты не хотел ничего говорить; я открываю тебе путь к сердцу милосердного царя. Этот путь есть чистосердечное признание…
С высоты неба я снова упал в грязь житейских дрязг… В служителе алтаря я должен был признать не посредника между земною и небесною жизнию, не путеводителя, на руку которого опираясь я надеялся твердо переступить порог вечности, но презренное орудие деспотизма, сыщика в рясе! Я не помню, не могу отдать верного отчета, что сталось со мною. Я поднялся с колен и с презрением сказал:
– Постыдитесь, святой отец! что вы, несмотря на ваши седые волосы, вы, служитель Христовой истины, решились принять на себя обязанность презренного шпиона?»
В соответствии с возложенными на них полицейскими функциями «святые отцы» порой выступали и в роли тюремщиков: политических преступников иногда ссылали «на покаяние» в монастыри. Такому наказанию подверглись некоторые декабристы.
Ссылка в Соловецкий монастырь, как уже говорилось, угрожала Пушкину.
Церковь оказывала помощь самодержавному государству и в его борьбе с «вредными» идеями. Устав духовной – то есть церковной – цензуры, утвержденный в 1828 году, предписывал защиту православия от «богохульных и дерзких извращений вольнодумцев» и обязывал духовных цензоров искоренять мысли, «пахнущие вольностью и неуважением к власти, от Бога установленной».
Церковники весьма враждебно относились к поэзии Пушкина. А. В. Никитенко в марте 1834 года записал в своем дневнике слышанный им «забавный анекдот» о том, как митрополит Филарет жаловался Бенкендорфу на то, что в описании Москвы в «Евгении Онегине» сказано: «И стаи галок на крестах». Здесь Филарет нашел оскорбление святыни. Цензор, которого призывали к ответу по этому поводу, сказал, что «галки, сколько ему известно, действительно садятся на крестах московских церквей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего московский полицмейстер, допускающий это, а не поэт и цензор». В конце 1820-х годов по инициативе петербургского митрополита Серафима было начато дело против Пушкина из-за его «богохульной» поэмы «Гавриилиада»…
В заметках, дневниковых записях и письмах Пушкина немало резких критических суждений о православной церкви и ее служителях.
В поэме «Цыганы», рисуя картину современного ему общества, в том числе и петербургского, Пушкин выделяет как его необходимую принадлежность и «суеверные алтари»:
О чем жалеть? когда б ты знала,
Когда бы ты воображала
Неволю душных городов —
За неподвижными стенами
Там люди тесными толпами
Не дышат запахом лугов —
Там вольность покупают златом,
Балуя прихоть суеты,
Торгуют вольностью – развратом
И кровью бледной нищеты.
Любви стыдятся, мысли гонят,
У суеверных алтарей
Главы пред идолами клонят
И молят денег и цепей.
Эти строки остались в черновике поэмы, опубликовать их Пушкин, конечно, не мог – защитой «суеверным алтарям» служила вся мощь самодержавного государства, одним из учреждений которого была православная церковь.
В 1801 году в Петербурге проживало 520 представителей православного духовенства. Через двадцать лет число их увеличилось до 1991 и продолжало расти.
Священники и причт жили в церковных домах. Высшее духовенство – в Александро-Невской лавре.
Петербург был город молодой и деловой, церквей в нем было сравнительно немного. В конце 1830-х годов насчитывалось православных соборов и приходских церквей 46, домовых – 100, часовен – 45. По праздникам звонили в 626 колоколов.
Российское правительство воздвигало храмы не только для совершения религиозных обрядов и вознесения молитв. Здесь была и другая, мирская цель – сделать столичный город Санкт-Петербург еще пышнее и торжественнее. Поэтому для постройки парадных церквей и соборов отпускались огромные суммы (так, Исаакиевский собор стоил более 23 миллионов рублей). Воздвигать их поручали выдающимся зодчим.
Петропавловский собор, собор Смольного монастыря, Никольский Морской, Троицкий собор в лавре, Казанский, Троицкий, Преображенский соборы – творения Д. Трезини, Ф.-Б. Растрелли, С. И. Чевакинского, И. Е. Старова, А. Н. Воронихина, В. П. Стасова – замечательные образцы мирового зодчества, сокровища русской архитектуры. Грандиозность и красота этих зданий поражали воображение. Внутреннее убранство тоже было великолепным. Иконостасы создавали талантливые мастера, иконы и роспись – лучшие художники, скульптуру – лучшие скульпторы. На оклады старинных «нерукотворных» и «чудотворных» икон, так же как на церковную утварь, не жалели ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней.
Такие соборы, как Петропавловский, Казанский, Преображенский, служили хранилищами русской славы.
В Петропавловском соборе, где хоронили царей начиная от Петра I, были собраны и развешаны военные трофеи русских войск, добытые в войнах с турками. Знамена, флаги, вымпелы, ключи от крепостей, оружие, бунчуки… У могилы Петра I лежало знамя турецкого капудан-паши, взятое русскими войсками, разбившими морской флот Турции в 1770 году.
В Казанском соборе находились
